[Энциклопедический Словарь ] | [Библиотека «Вехи»]

Башкиры

или башкирцы — народ тюркского племени, живут преимущественно на западных склонах и предгорьях Урала и в окрестных равнинах. Но во второй половине XVI стол. им, за небольшими исключениями, принадлежала вся земля между Камой и Волгой до Самары, Оренбурга и Орска (тогда еще и существовавших) и на восток по Миассу, Исети, Пышме, Тоболу и Иртышу до Оби. Б. нельзя считать аборигенами этой обширной страны; несомненно, что они пришельцы, заместившие собой какой-нибудь другой народ, происхождения, может быть, финского. На это указывают ископаемые памятники страны, названия рек, гор и урочищ, которые обыкновенно сохраняются в стране, несмотря на смену племен, в ней обитавших; это подтверждается и преданиями самых Б. По всей сибирской степи рассеяны большие конические курганы, известные в народе под именем чудских могил и резко отличающиеся от небольших продолговатых монголо-татарских могил. Начиная с Алтая, курганы эти идут по Енисею, Иртышу, Тоболу, Исети, Миассу до Уральского хребта. Они встречаются также, хотя и в меньшем числе, в Самарской и Оренбургской степях, напр., в уездах Бузулукском, Верхнеуральском, Троицком, Челябинском. Нет сомнения, что все они воздвигнуты одним и тем же неизвестным народом, по-видимому, давно исчезнувшим с лица земли, но во всяком случае не монголами и не Б. Те и другие в самые отдаленные времена умели находить и плавить железо, но обработка меди им до сих пор почти неизвестна. Но в "чудских могилах" были находимы большей частью медные и бронзовые, реже золотые изделия (стрелы, идолы, предметы домашнего обихода и украшений) или каменные орудия, что доказывает глубокую древность этих курганов — принадлежность их к каменному или бронзовому веку, железа же в них никогда не находили, тогда как, наоборот, в монголо-татар. могилах чаще всего находили железные изделия и никогда — медные. Кроме курганов, по Уральским горам при отыскивании руд нередко попадались другие памятники древних обитателей этой страны, именно, следы рудных разработок, шахты, имевшие вид узких коридоров, едва пропускавших человека, но простиравшихся иногда на значительное пространство в глубину, и орудия горного дела, свидетельствующие о существовании здесь в древние времена медного металлического производства. Также находимы были следы древнего добывания золота и серебра, но не железа. Судя по металлическому производству и по отделке находимых в курганах вещей, так называемая чудь в культурном отношении, очевидно, стояла выше Б. и, вероятно, была ими вытеснена из пределов юго-западной Сибири, а может быть, и совсем истреблена. В названиях рек, озер, гор, урочищ Оренбургского края встречается весьма много слов не тюркского корня, напр., Самара, Сакмара, Уфа, Ик, Мияс, Изер, Ильмен и др. Напротив, реки, озера и урочища южных Оренбургских и Киргизских степей часто носят названия татарские или киргизские, напр., Илек (сито), Яик (от яикмак — расширяться), Иртыш (ир — муж, тыш — наружность) и т. д. Но собственно в Башкирии татарских слов встречается больше в названиях поселений, нежели рек и озер, что совершенно понятно, потому что первые большей частью не перенимались от прежних туземных жителей, а давались новыми поселенцами, как, напр., Бузулук (телячий), Стерлитамак (томак — горло, устье) и т. п. По преданиям самих Б., они переселились в свои теперешние владения за 16—17 поколений, т. е. лет за 1000. С этим сходятся и показания арабских и персидских путешественников IX-XIII стол., которые упоминают о Б. как о народе самостоятельном, занимавшем почти ту же территорию, как и в настоящее время, именно, по обеим сторонам Уральского хребта, между Волгой, Камой, Тоболом и верхним течением Яика (Урала). А. Масуди, писатель начала Х века, говоря о европейских Б., упоминает и о племени этого народа, обитающем в Азии, т. е. оставшемся на родине. Вопрос о племенном происхождении Б. является в науке весьма спорным. Одни (Штраленберг, Гумбольдт и др., а в новейшее время Уйфальви) признают их за народ угро-финского племени, только впоследствии принявший монгольский тип; киргизы называют их истяк (остяк), из чего также выводят заключение о финском их происхождении; некоторые историки производят их от булгар. В простонародье, особенно в Пермской губ., Б. называют татарами и вообще не отличают их от татар. Д. А. Хвольсон производит Б. от вогульского племени, составляющего отрасль угорской группы народов или часть большой алтайской семьи и считает их родоначальниками мадьяр. Путешественники XIII века, посещавшие страну Б., называли ее "Великою Венгрией". Один из них, Рубруквис, рассказывает, что великая река Ягаг (Яик) течет с севера из земли Паскатир (башкур), что язык у этих паскатиров один и тот же с венграми и что из этой страны паскатиров вышли некогда гунны, прозванные впоследствии венграми. Самое имя башкиры Д. А. Хвольсон, основываясь на сказаниях восточных писателей, производит от баджгард (башгард, башкарт, башкирт, башкир), так же как и название мадьяр (баджгард, баджгар, моджгар, маджгар, мадьяр). Согласно этому взгляду древние Б. говорили на мадьярском языке и только впоследствии, под влиянием татар, отуречились и приняли свой нынешний язык, весьма близкий к татарскому (казанско-оренбургскому). Основываясь на языке и других этнографических признаках (одежда, пища, жилище, развлечения), В. М. Флоринский приходит к тому заключению, что Б. — племя тюркского происхождения, и даже не отличает их от татар (которых не следует смешивать с монголами). Что Б. весьма близки татарам, подтверждается и анатомическими данными, и краниологическими исследованиями Н. Малиева (см.). Название же Б. многие производят от татарского слова "баш" — голова и тюрко-татарского — курт, означающего многих насекомых, напр., пчелу, или же от башка-юрт — отдельное племя. Первое объяснение считается более правдоподобным на том основании, что Б. лесистых и горных местностей исстари занимались пчеловодством. Заняв новый край, Б. разделили землю по родам. Одним достались горы и леса, другим привольные степи. Страстные охотники до лошадей, они держали у себя и бесчисленные стада рогатого скота, а степные — и верблюдов. Кроме того, лесные Б. занимались и звероловством и бортничеством. Лихие наездники, они отличались смелостью и безграничным удальством; всего выше ставили личную свободу и независимость, были горды и вспыльчивы. У них были князья, но с весьма ограниченной властью и значением. Все важные дела решались не иначе как в народном собрании (джиин), где всякий Б. пользовался правом голоса; в случае войны или набега джиин никого не принуждал, а каждый шел по доброй воле. Такими были Б. до Батыя, такими остались и после него. Найдя в Башкирии соплеменников, Батый дал им тамги (знаки) и разные преимущества. Вскоре при хане Узбеке (1313—1326) в Башкирии утвердился ислам, который еще раньше проник сюда. Позднее, когда Золотая Орда распалась на отдельные царства, Б. платили ясак различным властителям: одни, жившие по рекам Белой и Ику, — царям казанским, другие, кочевавшие по р. Узеню, — царям астраханским, а третьи, обитатели гор и лесов Урала, — ханам сибирским. Сбором одного ясака и ограничивались отношения ордынцев к Б.; внутренний быт и самоуправление остались неприкосновенными. Горные Б. еще более развили свои силы и всецело сохранили свою независимость; степные обратились в мирных кочевников: а те из них, которые породнились с уцелевшими от татарского погрома болгарами (волжскими), начали даже привыкать к оседлой жизни. Киргизы, непримиримые враги Б., трепетали при одном имени "горцев", а на степняков делали набеги и часто с успехом. Это обстоятельство дало возможность ногаям утвердиться в степной Башкирии, над которой они господствовали и которую они защищали от киргизов. С русскими Б. пришли в соприкосновение еще задолго до покорения Казани. Несомненно, что предприимчивые новгородцы завели торговые сношения с Б., так как соседняя Вятская страна стала заселяться новгородскими выходцами еще в XII веке, а реки Вятка, Кама и Белая служили лучшим естественным путем для сношений между народами, по ним обитавшими. Но чтобы новгородцы имели на берегах Камы постоянные селения — это сомнительно. Затем имеется известие, что в 1468 г. в царствование Иоанна III воеводы его, "воюючи казанские места", ходили воевать и в Белую Воложку, т. е. проникли до р. Белой. После похода 1468 г. нет никаких указаний, чтобы русские вторгались в Башкирию, и только в 1553 г., по завоевании Казани, русская рать усмиряла народы, зависевшие от Казанского царства, и разоряла татарские жилища до отдаленных пределов башкирских. Тогда-то, вероятно, Б., теснимые набегами киргиз-кайсаков, с одной стороны, с другой же, видя усиливающуюся власть московского царя, добровольно приняли русское подданство. Но точных исторических данных о том, чтобы они явились в Москву с челобитной, как это сделали орские люди и луговая черемиса, не имеется. Как бы то ни было, но в 1 557 г. Б. уже платили ясак, а Иоанн Грозный в завещании, писанном в 1572 г., поручает сыну своему Казанское царство уже "с Башкирдою". Рычков повествует, что Грозный, приняв Б. под свою высокую руку, выдал им грамоту на владение всей их землей на вечные времена согласно их народным правам и обычаям и обложил ясаком, который приказал вносить через казанских воевод медом, звериными шкурами и деньгами (по 25 к. с юрты). Многие Б. были освобождены от ясака, но зато обязаны были военной службой и получили наименование тарханов. Тарханы не были служилыми людьми в строгом смысле этого слова. Они составляли нечто среднее между ясачными или тяглыми инородцами и инородцами служилыми, которые частью сливались с русскими служилыми людьми, частью составляли особый класс служилого сословия в Московском государстве. Подобно последним, тарханы обязаны были нести службу воинскую, вследствие чего в разрядных книгах причислялись к инородцам служилым, но они не получали за службу определенного корма; как и все ясачные и тяглые люди, тарханы жили на одних с ними землях, занимались тем же, чем и те, подлежали ведению одних и тех же властей, различаясь от них только тем, что не платили ясака. Тарханство было личное и потомственное. Из тарханов вышли многие дворянские роды; так, башкирские княжеские роды Аптуловы, Турумбетевы, Девлетшины, Кулюковы и др. пользовались прежде тарханством. Во время походов тарханы составляли особые отряды в войске, к ним присоединялось ополчение, набиравшееся с тяглых и ясачных Б.; начальство над ними всегда поручалось русск. головам. Вскоре после принятия русского подданства Б., находя обременительным доставлять ясак в Казань и терпя от набегов соседних племен, просили царя построить на их земле город. В 1586 г. воевода Иван Нагой приступил к основанию города Уфы, которая была первым русским поселением в Башкирии, если не считать Елабуги, построенной на самой границе башкирских земель. В том же 1586 г., несмотря на противодействие ногайского князя Уруса, построена была и Самара. В воеводском наказе 1645 года упоминается про острожек Мензелинск; в 1658 г. построен город Челябинск для прикрытия слобод, раскинувшихся по р. Исети (в нынешней Пермской губ.); в 1663 г. уже раньше существовавший Бирск возводится в укрепленный форт, занимающий середину пути от Камы к Уфе. Одновременно с построением Уфы начинается колонизация края: татары, мещеряки, бобыли, тептеры, черемисы и другие инородцы поселяются у Б. как припущенники (новобашкиры), снимают у них земли за оброк, а русские сперва занимают сибирские слободы (в нынешнем Челябинском уезде). Но в то же время начинается в Башкирии глухое брожение, враждебное Москве. Причины такого настроения заключались в том значении, которое Башкирия приобрела с падением мусульманских царств. Эта обширная и привольная страна, на которую до русск. господства мало обращали внимания татар. князья, мурзы и муллы, заботясь только о сборе с ее населения дани, теперь сделалась убежищем для тех мусульман, которые не хотели оставаться в русск. пределах (таково происхождение новобашкир); она же служила прибежищем для тех лиц, которые не теряли надежды на восстановление сильного мусульманского царства; сюда же приходили и беглые русские люди, которые проникали всюду. Отсутствие городов, слабость правительственного надзора, который не проникал в горы и леса, облегчали работу беглых элементов, враждебных Москве. Правительство чувствовало опасность и старалось упрочиться в стране. Б. разделены были на волости, которые образовали 4 дороги (части): сибирскую, казанскую, ногайскую и осинскую. По Волге, Каме и Уралу раскинута была сеть укрепленных мест, носивших названия городов, острогов, зимовий. Некоторые из этих городов делались центрами уездного или областного управления, которому подчинены были и инородцы, приписанные к этому уезду. Б. вошли в состав уездов Казанского, Уфимского, Кунгурского и Мензелинского. Города и уезды сообщались между собой большей частью водяным путем, но устраивались и сухопутные дороги (впрочем, неудовлетворительные). В каждой отдельной области город с подведомственной ему линией острогов, слобод, зимовий прорезывал инородческое население на части и не допускал эти части до соединения в прежнее целое. Из этих линий самая значительная была Закамская, которая проведена была от Волги по р. Черемшане; через степи сделаны были вал и засеки. При Алексее Михайловиче гор., построенные по этой линии, — Ерыклинск, Тиинск, Билярск, Новошешминск, Заинск, Мензелинск — заселены были пленными поляками. Но все эти меры оказались недостаточными. В 60—80 лет муллы — выходцы из бывшего Казанского царства — нафанатизировали башкирское население. К этому присоединились поборы воевод, захват башкирских земель. Уже в первой половине XVII века начинаются волнения. Тщетно Соборное Уложение 1649 г. (гл. XVI п. 43 и 44) запрещает приобретение башкирских земель и даже арендование их на продолжительные сроки; тщетно посылаются государевы указы о непритеснении Б. при сборе ясака. Центральное правительство было не в силах обуздать своих агентов на столь отдаленных окраинах.

В 1662 г. вспыхнуло восстание под предводительством Сеита. Своей конечной целью восстание имело возрождение мусульманской независимости во всем Казанском крае и Сибири. В 1663 г. воевода Зеленин подавил восстание. За усмирением следует строгое воспрещение притеснять Б. с предписанием "держать с ними ласку и привет" и "их государевою милостью обнадеживать". Спокойствие в крае водворено, но ненадолго. В 1705 г. вспыхнуло восстание еще более упорное. В 1707 г. один из Б., назвав себя Святым Султаном, задумал восстановить магометанское царство. Он ездил в Крым и Константинополь, пробрался на Кубань и к горским народам, чеченцам, мичкисам, аксайцам. Многие к нему пристали, в том числе кумыки, аграханские казаки-раскольники, окочены и татары, но 26 февр. он был разбит под Терком, и полчища его рассеяны. В то же время в самой Башкирии кипел бунт. Главными вождями восстания явились: на Осинской дороге Кусюм, на Казанской — Измаил, на Ногайской — Алдар. Б. осаждали Уфу, Бирск и Мензелинск, выжгли села по рекам Белой, Каме и Самаре и уже были в 30 верстах от самой Казани. Петр, занятый войной со шведами, не мог отрядить против них значительного войска. Боярин кн. Петр Иванович Хованский вступил было в мирные переговоры, но Б. не были к этому склонны: они жаловались на тяжесть новых налогов, на рекрутскую повинность, и заявили, что путем восстания они хотят дать знать царю, что их челобитные на притеснения воевод до него не доходят. Удачные действия русских заставили их смириться. Мятежникам объявлено было прощение. Но внутри Башкирии мятеж не утихал. Петр разрешил собрать вольницу и истреблять Б. всячески, огнем и мечом. На зов явились калмыки. Две орды, по 10000 каждая, под начальством стольника Бахметева вторглись в Башкирию, жгли селения, грабили скот, резали мужчин, уводили в плен женщин и детей. Восстание было подавлено, но едва удалились калмыки, оно вспыхнуло с новой силой. Последовало вторичное вторжение калмыков. Наконец приступлено было к более действительным мерам. В 1720 г. стоявший с войском в Мензелинске граф Головкин отправлен был в Уфу с грамотой: царь сулил Б. прощение, но с тем, чтобы они выдали беглых и вперед их не принимали. В то же время Головкину поручено было исследовать причины бунтов. Б. смирились и обещались выдать беглых, прибывших за последние 10 лет. Действительно, с 7 июня 17 2 0 по 1 марта 1722 г. в Казань было ими доставлено 4965 беглых семей, а людей обоего пола — 19815. Но волнения не прекращались. Петр думал о более прочных мерах для умиротворения края; но смерть помешала ему, и мысль его на время была забыта, хотя не умерла вовсе. В 1728 г. явилась в Москву башкирская депутация, во главе которой был Ярней Янчурин, с челобитной от Б. всех четырех дорог. Б. указывали на поборы воевод, на захваты их земель, на то, что аманатов (заложников) их употребляют на тяжелые работы. Правительство приняло эту челобитную милостиво и согласно желаниям Б. отделило в 1729 г. Уфимскую провинцию от Казанской губернии, подчинив ее непосредственно Сенату. Удовлетворены были и остальные жалобы Б. В том же 1729 г. они были освобождены и от рекрутской повинности впредь до нового указа. Но в то же время в правительственных сферах были и другие течения. В 1730 г. явилась записка одного тогдашнего государственного человека, вероятно, А. П. Волынского. Записка припоминает мусульманскую религию Б., их прежние жестокости по отношению к русским, указывает на необходимость держать в Уфе умного воеводу, снять карту Башкирской земли, собрать подробные сведения о крае, привести в порядок старые крепости и построить новые. Еще решительнее выступил в 1734 г. известный Кирилов, один из учеников петровской школы, составитель книги "Цветущее состояние Росс. государства" и первого атласа России. Кирилов имел случай слышать лично от Петра его предположения и ждал первого случая, чтобы осуществить их. Случай представился превосходный. От Алтайских гор до Аральского моря, Хивы и Бухары кочевали орды киргиз-кайсацкие, сгруппировавшиеся в конце XV века из разных сходцев тюркского племени около одного ханского дома. Теснимые зюнгарским ханом Галдан-Черенем, две орды, средняя и меньшая, появились близ русск. пределов. После столкновения с Б. калмыками и уральскими казаками хан меньшей орды Абул-Хаир предложил России свое подданство и просил построить город на реке Ори, в котором он мог бы найти себе убежище в случае нужды. Тогда-то выступил со своим предложением Кирилов; он указывал на то, что из города на Ори может идти русск. колонизация в Башкирскую землю, а необходимость этой колонизации сознавал и Петр, приказывая искать руды на башкирских землях, и она уже началась с распространением заводов. Отсюда же, полагал Кирилов, согласно предначертаниям Петра русск. влияние должно было распространиться и на Среднюю Азию: отсюда открывался путь русск. товарам в Бухару, Бадахшан и Индию. Чтобы поддерживать власть над Б., Кирилов советовал не давать им примириться с киргизами. Поэтому он предполагал сделать новый город не только крепостью и административным центром, но и центром торговым и промышленным. Все эти предложения были приняты, и город Оренбург получил большие льготы; позволено в нем селиться русским и иностранцам всяких вер и званий; земля под постройки давалась поселенцам безденежно, учреждался магистрат. Строить город были посланы Кирилов с Тевкелевым, для охраны им был дан отряд из местных войск. Город велено строить тептерям; при экспедиции были геодезисты для составления карт и техники. Прибыв в Уфу, Кирилов занялся приготовлениями к строению города; сюда приехали к нему Б., которых он обнадежил разными льготами, ибо правительство всеми мерами старалось склонить их на свою сторону. Так, отменялся обычай брать от Б. заложников, а вместо того призывались они как члены вновь учреждаемого суда; обещана была им охрана землевладения, оставление на своих местах беглых и т. п. Б. казались довольными, но замышляли иное. В это время их восстания получают уже иную основу; мусульманская пропаганда теряет свое значение, надежды на восстановление магометанского царства почти исчезли, но Б., уже раньше жаловавшиеся на единичные захваты их земель, начинают опасаться за самое существование своих земельных владений. И в самом деле колонизация сплошной стеной надвигалась на Башкирию. В 1699 г. начали строить Невьянский завод, подаренный Петром в 1702 г. предприимчивому Демидову; затем явились заводы Уктусский, Каменский, Алапаевский, Сысертский, Тагильский, Исетский и др.; возник Екатеринбург — место главного управления горными заводами. К концу царствования Петра при одних казенных заводах было 5422 души муж. пола. Все эти заводы лежали вне башкирских земель, но они к ним уже подступали. В 1724 г. Б. ограничены были в праве владения лесами, которые подразделены были на заповедные и незаповедные. В постройке г. Оренбурга (который Кирилов заложил там, где теперь Орская крепость) они видели дальнейшую меру лишения их земельной собственности. Они решили сопротивляться. В 1735 г. вспыхнуло восстание под предводительством Кильмяк-Абыза. По первым же слухам о восстании назначен был Александр Иванович Румянцев идти усмирять его. Несмотря на турецкую войну, даны были регулярные войска, которые и двинулись в Башкирию под начальством Румянцева. Со стороны сибирской действовал известный историк В. Н. Татищев, бывший в то время главным начальником горных заводов в Сибири и Перми. В июне 1736 г. большая часть Башкирии была выжжена и разорена. В то же время принимаются меры к усилению в Башкирии русск. и других благонадежных элементов. Указом 1736 г. русским разрешено приобретение башкирских земель, а мещерякам, оставшимся верными и в бунтах не участвовавшим, предоставлено было право собственности на те земли, которые они до того арендовали у Б.-бунтовщиков. В 1739 г. тептери и бобыли, которые составляли род крепостных по отношению к природным Б., освобождены были от платежа оброка Б.-бунтовщикам, а тем из них, которые не желали платить оброка и Б., оставшимся верными, предоставлено было занимать земли Б.-бунтовщиков без всякого вознаграждения прежних собственников. Вместо Румянцева прислан Хрущов, который, забирая Б. в качестве заложников, перебивал их; иначе поступал Татищев: он только отбирал оружие и заставлял присягать на Коране. Между тем в апреле 1737 г. умер от чахотки Кирилов. Его место занял Татищев. Последний предлагал перевести Оренбург дальше к Красной горе (где теперь Красногорская крепость), а для окончательного умиротворения края он признавал нужными не одни только военные действия и меры устрашения, но главным образом улучшения в области управления и аграрных отношений Б. и мещеряков. Татищев предложил ряд соответствующих мероприятий, но сделать ничего не успел, так как через год был сменен. На его место главным командиром Оренбургской экспедиции назначен был кн. Урусов. При нем восстание не только не утихает, но разливается с еще большей силой. Б. провозглашают своим ханом Султан-Гирея по прозвищу Каракасал (см. это сл.). В 1740 г. кн. Урусов вместе с Соймоновым, сменившим Хрущова, подавляет наконец восстание. При этом сожжено и разорено было 696 жилых деревень, и, по одним официальным рапортам, Б. потеряли убитыми 16634 человека, сосланными в разные места — до 4000; кроме того, 301 чел. были наказаны отрезыванием носа и ушей, отобрано было множество верблюдов, лошадей и рогатого скота. Смерть Урусова в Самаре (1741) прекращает его деятельность. В области внутреннего управления он успел только обнародовать именной указ, который изменил волостное управление в башкирских волостях, и родовых старшин, управлявших дотоле волостями по праву рождения, заменил старшинами, есаулами, писарями, сотниками, избираемыми под надзором администрации. В 1742 г. командиром Оренбургской экспедиции, называвшейся в то время Оренб. комиссией, назначен был Ив. Ив. Неплюев, государственный деятель петровской школы. Прежде всего Неплюев принялся за развитие военных поселений, на важность которых для умиротворения края указывал и Петр. Центром этих поселений избран был Оренбург, который Неплюев перенес на р. Урал, где он находится в настоящее время. От Оренбурга во все стороны разветвлялись линии укреплений, которые непрерывной сетью должны были охватить все инородческое население. Часть этих укреплений была построена еще до Неплюева, но лишь он привел их в законченную систему. От Оренбурга на юг до устья р. Яика шла линия Нижнеяикская, состоящая из 9 крепостей и 18 форпостов. Постройка и оборона линии возложена была на яикских казаков, этих первых колонизаторов нижнего Яика, наполовину инородческого происхождения, которых Неплюев окончательно ввел в систему военных поселений, причем положено было им жалованье и даны льготы по рыболовству. К западу от Оренбурга шла линия укреплений по р. Самаре; она имела своим назначением связать Яикскую линию с Волгой и отделить Б. от калмыков, кочевавших в степях между реками Волгой, Яиком и Самарой. Здесь, кроме города Самары, который в военном отношении подчинен был оренбургскому начальству, было 9 крепостей и 3 редута. К северу от Оренбурга шел двойной ряд военных поселений, один вверх по Яику, другой по Сакмаре. Первая линия — Яикская — на протяжении 560 верст до Верхнеяикской крепости имела 10 крепостей и 16 редутов, а пройдя Верхнеяикскую крепость, эта линия вскоре разветвлялась: одна ветвь ее тянулась по р. Ую и через нее к Тоболу и, связывая таким образом военные поселения оренбургского ведомства с сибирскими форпостами, доходила до Звериноголовной крепости, которая в 1753 г. и была передана от сибирского губернатора в ведомство Оренбургской губернии. Сакмарская же линия состояла первоначально из 10 крепостей и 2 редутов, но после бунта 1755 г. она была доведена до речки Зилаира, где заканчивалась Зилаирской крепостью. Люди для заселения этих укрепленных пунктов указаны были еще Кириловым. Это были: 1) ландмилицкие полки в числе 4, сформированные в силу указа 19 февраля 1731 г. частью из служилых людей закамских пригородов — Ерыклинска, Тиинска, Билярска, Старо— и Новошешминска, Заинска и Алексеевска, частью из бывших служилых людей — городовых дворян, драгун, рейтар и проч., которые в 1724 году названы были государственными крестьянами и в числе около 30000 жили в разных городах и деревнях Казанской губернии. Полки эти были водворены на постоянное жительство с женами и детьми по Самарской и Яикской линиям. 2) Гарнизонные Оренбургский и Уфимский полки, сформированные в 1735 и 1736 гг. из городовых служилых людей уфимских, мензелинских и бирских и из сибирских недорослей и 3) Оренбургское казачье войско, начало которому положил Кирилов, когда в основанные им крепости стал принимать на житье и службу разного рода охотников, большей частью сходцев (беглых), как русск., так и инородческого происхождения. По исчислению Рычкова, всех служивших по линиям и внутри Оренбургской губернии около 1760 г. было 2 0 000 человек, не считая тех команд, которые на лето ежегодно командировались туда для содержания форпостов. Но одна военная колонизация не удовлетворяла Неплюева. Он явился не только замирителем края, но и гражданским его устроителем. По его представлениям учреждена была в 1744 г. Оренбургская губерния, и в состав ее вошли все земли, которые ведала Оренбургская экспедиция, и кроме того Исетская провинция с зауральскими Б., Уфимская провинция со всеми башкирскими делами, а также Ставропольский уезд и Киргизские степи. Неплюев был назначен первым оренбургским губернатором. В этом звании он усердно заботился о привлечении во вверенный ему край земледельческих и промышленных элементов, но при этом он встречал препятствия, глубоко коренившиеся в тогдашнем общественном и государственном строе России. Колонизация рус. окраин всегда шла помимо правительства и даже вразрез с установленными им порядками; колонизаторами обыкновенно являлись "гулящие люди", т. е. беглые, которые спасались от крепостного ига, от тяжести налогов, от рекрутской повинности, а также от религиозных преследований. Очевидно, что оренбургский губернатор в своих заботах о колонизации края не мог потворствовать подобного рода выходцам. Татищев, который начал было это делать, получил из Петербурга формальный выговор. При таком положении дела приходилось изыскивать другие элементы для заселения края. Была сделана попытка привлечь сюда выходцев из среднеазиатских ханств, но результаты получились самые ничтожные. В 1745 г. насильно переселены были кундровские татары, с давних пор кочевавшие близ Астрахани, но это были плохие колонисты, способные лишь к скотоводству. Не больше пользы принесло поселение крещенных калмыков, которых в 1754 г. считалось в Оренбурге 56 кибиток и 205 душ обоего пола. Действительно полезным элементом явились казанские татары, "люди торговые и пожиточные", которые в 1744 г. выразили желание переселиться в новый край, но с тем, чтобы им была предоставлена льгота от рекрутской повинности и право строить мечеть (что тогда воспрещалось). Поселившись в числе 200 семей в 18 верстах от Оренбурга, они образовали Сеитову слободу (по имени предводителя их — Сеита Хаялина) и явились главными посредниками в торговых сношениях России через Оренбург со Средней Азией; они завели здесь водяные мельницы, первые стали разводить хлопчатую бумагу и сеять сорочинское пшено. Все же старания правительства привлечь сюда русских купцов и ремесленников оставались безуспешными, так как, с одной стороны, русские обыватели были бедны и не имели средств тронуться с места, а с другой стороны — городские общества, будучи обязаны отправлять разные повинности и службы, которые они несли всем миром, всячески противились выходу из среды своей сочленов, так как выходом одних неминуемо увеличивались тяготы остальных. Все усилия Неплюева привлечь сюда русских купцов на житье, все предоставленные им значительные льготы имели лишь тот результат, что под конец его управления губернией записанного купечества считалось 29 душ (да и те насильно переселены были из Уфы и Самары) и что некоторые купцы других городов, сами и не бывавшие в Оренбурге, стали присылать для торга своих приказчиков. Более обильный приток колонистов давала ссылка; в Оренбургскую губ. ссылались преступники из купцов, мастеровых и ремесленников, но, конечно, это были элементы весьма малопригодные для внесения в дикий край начал гражданственности и промышленности. Мысль о поселении в закамских землях малороссиян возникла во время управления краем Татищева, которому запрещено было принимать великороссийских беглых, но дозволено было селить выходцев из Малороссии. При преемнике его, кн. Урусове, послан был в Малороссию вербовать поселенцев капитан Калачев, который обещанием значительных льгот вызвал сильное брожение в стране. Малороссийские владельцы жаловались на свои потери, но жалобы эти оставались безуспешными до тех пор, пока на престол не вступила Елизавета Петровна, известная своей приверженностью к Малороссии. Указом 1742 г. запрещено было "набирать малороссийцев для поселения в оренбургские крепости", а вместо них повелевалось селить там грузинцев и волохов. Поселения последних, равно как поселения черногорцев и албанцев, которые начали было заводить в 1756 г., совершенно не удались. Но и выходцы из Малороссии были плохими колонистами, неспособными приноровиться к условиям нового края, где в одно и то же время необходимо было быть землепашцем, воином, ремесленником и торговцем. В своих неудачных попытках руководить делом колонизации Башкирии правительство обратилось, наконец, к отставным солдатам, на которых уже Кирилов указал как на материал, пригодный для заселения этого края. Но попытка привлечь их добровольно не удалась, главным образом потому, что указом 1737 г. запрещалось им брать с собой детей, записанных в подушной оклад или закрепощенных за частными владельцами. Правительство положило принудить отставных солдат к переселению в Башкирию; от поселения освобождались только совершенно дряхлые, не подававшие надежды на то, "что могут жениться и домы содержать". В то время как правительство столь неуспешно старалось направить в Башкирию легальную колонизацию, продолжала подвигаться свободная колонизация края, которая не только не поощрялась, но и энергично преследовалась. В 1743 г. при производстве 2-ой ревизии Неплюеву повелено было всех беглых, какие найдутся во вверенном ему крае, выслать на прежние места. Но Неплюев настоял, чтобы край не был лишен этого рода поселенцев, которые составляли самую предприимчивую, самую энергическую часть сельского населения. Не выдал Неплюев и тех беглых, которые найдены были под именем не помнящих родства в Уфимском уезде и в казан. пригородах. Неплюев пошел дальше. Он выхлопотал указ 13 янв. 1746 г., которым всех не помнящих родства и помещиков повелевалось отправлять для поселения в Оренбург, где они наделялись землей, освобождались на 3 года от всяких сборов и рекрутской повинности. Эти не помнящие родства образовали несколько слобод в нынешнем Бугульминском уезде, и под конец управления краем Неплюева (1750) их считалось 3720 душ муж. пола, в том числе русских 1650. Эта цифра дает понятие о ежегодной прибыли сходцев, известных правительству. Сколько же их безвестно скрывалось среди Б. и мещеряков! Но сильнейшим проводником колонизации края явилось горнозаводское дело. И в этом отношении Неплюев оказал краю огромную услугу. Вопреки мнению Берг-коллегии Неплюев настоял, чтобы горнозаводское дело в Башкирии было предоставлено частной предприимчивости и чтобы казна от него совершенно устранилась. Сенатским указом от 13 окт. 1753 г. предложения Неплюева были утверждены. Вслед за тем он принял ряд мер, заимствованных большей частью из Петровских узаконений по этому предмету. Главным образом он стремился к тому, чтобы земля не стала предметом монополии, чтобы отдельные заводчики не захватили земли больше, чем они могут эксплуатировать. Даже покупкой они не могли приобретать лишних земель. Для охранения рудников и заводов заводчик обязан был содержать на свой счет потребное количество гарнизона, который командировался ближайшим начальством из регулярных и иррегулярных войск. Мероприятия Неплюева привели к блестящим результатам. До него в самой Башкирии не было заводов, если не считать казенного Воскресенского завода, выстроенного в 10 верстах от Табынска Кириловым, а после него заброшенного. Завод этот был Неплюевым уступлен предприимчивому симбирскому купцу Ив. Бор. Твердышеву, который в компании со своим братом и симбирским же купцом Мясниковым основал 5 медных и 4 железных завода. На этих заводах водворено было свыше 1300 крестьянских, большей частью купленных заводчиками, дворов. По стопам Твердышева пошли и другие. Графы Сиверс, Шуваловы и Строганов, генерал-прокурор Глебов, дворяне Демидовы, промышленники Мосолов, Осокины и др. основывали заводы и переводили сюда своих и купленных людей из внутренних губерний. К 1760 г. в Башкирии действовало уже 28 заводов, в том числе 15 медных и 13 железных, а население их доходило до 20000 душ муж. пола. Всего же к этому времени пришлого населения насчитывалось в Башкирии 200000 душ обоего пола. Распространение заводов, имевшее неизбежным своим последствием занятие земель, которые Б. считали своей неотъемлемой собственностью, встретило с их стороны сильную оппозицию. "Народ этот, — говорит современник Рычков, — ничего не бережет, как старинные свои вотчинные земли и отхожие, т. е. лесные угодья ", и справедливость этих слов засвидетельствована и Неплюевым в донесении его сенату в 1753 г. (П. С. Зак. № 10141). Отдельные меры Неплюева, который урегулировал повинности Б., защищал их от произвола администрации, от попыток духовенства насильно обращать в православие, не могли утишить их недовольства. Бунт был неизбежен, и он нашел себе даровитого организатора в лице мещеряка Батырши Алеева, который отличался умом и обширной магометанской образованностью. Бунт этот, в основе которого лежали причины экономические, принял прежнюю форму религиозного движения. Уже в 1754 г. Батырша разослал по всему магометанскому востоку России воззвание, в котором указывалось на опасность, грозящую магометанству от нашествия русских, обещалась помощь киргиз-кайсаков и Турции, и весь магометанский мир призывался к отстаиванию своей веры. В следующем 1755 г. Б. начали собираться в небольшие шайки и, обозначив свой путь пожарами и убийствами, удалялись за Яик в Киргиз-Кайсацкую орду, где должны были собраться все силы мятежников. Таким образом Неплюеву предстояла борьба с коалицией Б. и киргиз-кайсаков, а в случае успеха этих союзников — со всем магометанским населением средней Волги. Неплюев как нельзя лучше понял необходимость подавить мятеж в самом его начале и проявил при этом необыкновенные энергию и изобретательность и глубокое знание людей, с которыми ему приходилось вести борьбу. Военная сила, подкупы, обман, милость и суровое преследование — все было им пущено в ход, чтобы подавить восстание прежде, чем оно перейдет в общемагометанский мятеж. С большим искусством поселил он раздор в самом мятежном населении и отвлек от Б. и даже вооружил против них мещеряков, тептерей и бобылей. Предоставленные только своим силам, лишенные возможности получить внешнюю помощь со стороны других магометан, постоянно ослабляемые тем, что многие участники мятежа уходили к русским властям с повинной, сторонники Батырши вынуждены были искать спасения в горах и лесах. Но это не помогло. Союзники русских мещеряки и тептери хорошо знали дороги даже в самых глухих трущобах края, и мятежные шайки были находимы военными отрядами там, где они считали себя в совершенной безопасности. Сам Батырша был взят мещеряками в плен и под сильным конвоем отвезен в С.-Петербург; дальнейшая судьба его неизвестна. Более 50000 Б., считая в том числе женщин и детей, бежали за Яик к киргиз-кайсакам, но и там Неплюеву удалось возбудить между союзниками раздоры, закончившиеся взаимным избиением. Наконец, 1 сентября издан был манифест, которым беглецам в 6-месячный срок повелевалось возвратиться с повинной, в противном случае им грозила конфискация всех их земель. Перебеги за Яик прекратились, и внутри Башкирии как будто стало спокойно. Причины недовольства — столкновения из-за земли — не были и не могли быть устранены. Но Б. были уже настолько ослаблены, что бунтов поднимать не были более в силах. Батыршин бунт был последним бунтом Б., но не последним протестом их против русской власти. Они пользовались всяким удобным случаем, при котором представлялась надежда свергнуть эту власть и вернуть свои утраченные земли. Ни одно движение конца XVIII века в Приволжье не обходилось без участия Б. Никогда Пугачевщина не приняла бы таких обширных размеров, если бы к ней не примкнули Б. под предводительством Салавата, славнейшего из башкирских богатырей, про которого народ и поныне распевает песни, отчасти им самим сложенные. Пушкин называет его "свирепым", но этот свирепый предводитель не менее свирепых шаек мстил за свой обезземеленный народ, за своего отца Юлая, у которого Твердышев в 1 7 55 г. отнял землю под свой Симский завод. Для умиротворения края и усиления в нем правительственной власти явилась необходимость в большем сплочении Башкирии с остальным государством. Уже в 1754 г. с Б. был снят ясак и распространена на них обязательная покупка казенной соли по 35 к. за пуд, чем они уравнены были с другими приволжскими инородцами. В 1789 г. Б. дозволено было по желанию вступать в податное состояние с платой 80 к. с души. Наконец, в 1798 г. сформировано из них в губерниях Оренбургской, Самарской, Уфимской, Вятской и Пермской иррегулярное войско, разделенное на 12 кантонов, которые в свою очередь делились на отделения и команды независимо от деления на волости. Все войско состояло под главным начальством командира отдельного Оренбургского корпуса, жительствовавшего в Оренбурге, где при нем находилось войсковое правление или канцелярия. Кантонами управляли чиновники из Б., которые в своем звании утверждались корпусным командиром; из них многие дослуживались до штаб-офицерских чинов. Во главе отделений и волостей стояли юртовые старшины, принадлежавшие к классным и зауряд-казачьим чиновникам; в последние чины Б. производились корпусным командиром. Все эти чины выходили из Б. и жили среди вверенного им народа. Сверх того по делам следственным при двух, а иногда и при одном кантоне имелись стряпчие, большей частью из гражданских чиновников; при некоторых кантонах состояли еще особые попечители из штаб-офицеров. Главная обязанность башкирского войска заключалась в содержании кордонов по Оренбургской линии. Во все время нахождения на этой срочной службе Б. содержали себя на своем коште, получая из казны на человека жалование только по 1 р. асс. в месяц. Кроме того, по мере надобности из башкирского войска формировались пятисотенные полки на правах казачьих, которые до выступления из сборного пункта за 100 верст содержали себя на собственном коште, а потом продовольствовались от казны по старому гусарскому положению. При каждом полке находилось духовное лицо — мулла, со служителем азанчием, положенное число из башкирских зауряд-офицеров и урядников с особо назначенным полковым командиром или походным старшиной, под общим начальством армейских штаб— или обер-офицеров. Таких полков в Отечественную войну сформировано было до 30. Единообразная обмундировка Б. первоначально носила характер национальный и главным образом состояла из кафтана синего или белого сукна, таких же шальвар с красным кантом и остроконечной войлочной шапки белого цвета, но в 1850-х годах введена была у них обмундировка совершенно казачья. Вооружение Б. состояло из пары пистолетов, ружья, пики, сабли, лука (сайдак) и колчана со стрелами, которыми они мастерски стреляли на большое пространство в цель и притом с такой силой, что стрела на 15 саж. могла пронзить насквозь не только человека, но и лошадь. Французы, испытавшие на себе в войнах с Россией, особенно в 1812 г., губительное действие этих стрел, прозвали Б. северными амурами. В 1814 г. Б. вместе с казаками поили своих лошадей в Сене. Вскоре к башкирскому войску присоединены были и мещеряки, которые до того составляли особое войско, разделенное на 4 кантона. К образовавшемуся таким образом башкиро-мещерякскому войску в 1855 г. присоединены были тептери и бобыли, проживавшие в губерниях Оренбургской, Самарской, Пермской и Вятской, и в том же 1855 г. повелено было башкиро-мещерякское войско впредь именовать башкирским войском и только в случаях, где представится надобность отличать происхождение людей, войско составляющих, называть их башкирами из мещеряков, тептерей или бобылей. С тех пор под именем Б. известны на нашем законодательном языке не одни только собственно башкиры, но и мещеряки, тептери и бобыли. В 1863 г. инородцы, составлявшие башкирское войско, уравнены были в гражданских правах с прочими сельскими обывателями, и общественное управление их повелено было организовать на общих началах с изъятиями, указанными в высочайше утвержденном Положении о башкирах 14 мая 1863 г. Для наблюдения за общественным их управлением в хозяйственно-распорядительном отношении тогда же образовано было в ведении военного министерства и под непосредственным руководством оренбургского и самарского генерал-губернатора особое управление башкирами. Это особое управление состояло из 11 кантонных управлений и общего управления башкирами. Во главе кантонного управления стоял кантонный начальник, при нем — помощники и канцелярия. Наконец, в 1865 г. Б. окончательно переданы были из военного в гражданское ведомство, особое управление Б. упразднено, и общим губернским и уездным учреждениям повелено было руководствоваться относительно Б. Положениями 19 февр. 1861 г. и 14 мая 1863 г. В настоящее время действующие о Б. узаконения собраны в Положение о башкирах, вошедшее в состав особого приложения к IX т. Св. Зак. изд. 1876 г. По этому Положению Б. в правах и обязанностях не отличаются от прочего сельского населения империи. По делам хозяйственным Б. составляют сельские общества, которые общественной землей владеют на началах общинных, а для ближайшего управления и суда соединяются в волости (юрты). Сельское общественное управление состоит из сельского схода и сельского старосты, а волостное (юртовое) управление — из волостного (юртового) схода, волостного (юртового) старшины с волостным правлением и волостного суда. Волостное правление образуют: волостной старшина, сельские старосты и сборщики податей тех сельских обществ, в которых они имеются. В порядке наследования имуществом и в делах, касающихся опеки, Б. предоставлено руководствоваться своими обычаями. При введении всеобщей воинской повинности (1874) она была распространена и на Б., причем был упразднен особый сбор в 60 коп. с души, установленный с них Положением 17 мая 1863 г. Новобранцы, ежегодно поступающие по призыву из Б., распределяются по частям войск на общем основании, но тем из Б. Оренбургской губ., которые сохранили еще способность к кавалерийской службе, предоставлено было, по желанию, отбывать службу на своем коне и со своим конским убором при особом кадре, который под названием Башкирского дивизиона сформирован был в пределах Оренбургской губ. В 1878 г. дивизион этот был переформирован в Башкирский конный полк, который составлял самостоятельную часть на правах дивизии и должен был служить кадром для формирования в военное время башкирских конных частей. Но 13 июля 1882 г. высочайше повелено было: 1) Б. конный полк упразднить, заменив его формированием в военное время Башкирской милиции; 2) всех новобранцев, ежегодно поступающих по призыву из Б. Оренбургской губ., назначить на общем основании; в случае же войны с объявлением мобилизации запасных чинов башкирских родов Оренбургской губ., служивших в частях кавалерии, обращать на формирование конномилиционных сотен и полков.

Через всю историю Б. красной нитью проходят земельные неурядицы, которые лежали в основе их бунтов (особенно последних), а в настоящее время служат главной причиной их бедственного экономического состояния. Башкирия, эта обширная и привольная страна, которая издавна привлекала многочисленных выходцев финского и татарского племени, а также русских сходцев, никогда не была измерена и размежевана. Имея землю в изобилии (еще в первой половине текущего столетия Б. владели свыше 11,5 млн дес. земли), Б. еще с XVI стол. принимали к себе поселенцев, мещеряков, тептерей, бобылей и др., которые селились на их землях и платили Б.-вотчинникам оброк. Вскоре поземельные отношения Б. крайне запутались, особенно после указов 1736 и последующих гг., когда Б. за мятежи были лишены своих земель в пользу пребывших верными мещеряков, потом снова ими наделены, потом опять утратили часть их. В то же время усилилась и русская колонизация. Указ 11 февр. 1736 г., разрешивший русским покупать и арендовать у Б. земли, привлек сюда много государственных крестьян, а также помещиков, которые переселялись вместе со своими крепостными. Все эти поселенцы заключали с Б. договоры, образовали значительные поселения и составили отдельные общества, покупали и кортомили землю и заводы, которые основались во множестве. При продаже земель границы их определялись урочищами, а сколько в тех границах заключалось десятин, Б. сами не знали. Оттого десятки и сотни тысяч десятин продавались за бесценок. Так, в конце прошлого столетия Белорецкий завод купил 300000 дес. строевого леса за 300 руб., а Авзяно-Петровский и Кагинский заводы окортомили у Б. на вечные времена 180000 десятин лесу за 20 руб. в год. Понятно, что вслед за такими сделками возникали жалобы, протесты. Правительство старалось помочь злу и в 1818 г. запретило продажу башкирских земель, но такая мера не могла, конечно, упорядочить земельных отношений Б. и их припущенников (так были названы всякого рода поселенцы на башкирских землях). Чтобы утвердить земельные права Б. и положить конец неурядице, издан был закон 10 апреля 1832 г., которым Б. признаны были владельцами всех тех земель, "кои ныне бесспорно им принадлежат", и предписано было приступить к отмежеванию припущенников на следующих основаниях: мещеряки, тептери и бобыли, как занимающиеся более скотоводством и несущие казачью службу (отсюда наименование их: припущенники военного ведомства), должны были быть удовлетворены 30 дес., а татары, крестьяне казенные, удельные и пр. (припущенники гражданского ведомства) — 15 дес., если впрочем, за такой нарезкой и для самих Б. останется не менее 40 дес. на душу. Этим же законом 1832 г. вновь разрешена продажа Б. земель, но с тем, чтобы у них самих оставалось от 40 до 60 дес. на душу; разрешена была и отдача земель в кортому, но не дольше чем на 12 лет. Размежевание башкирских дач возложено было на Казенные палаты, но уже в 1834 г. образована была для этого специальная Башкирская комиссия, которая состояла при оренбургском военном губернаторе и деятельность которой дала результаты самые ничтожные. В 1869 она была упразднена, и дела ее переданы в губернские по крестьянским делам присутствия, при которых имеются специальные для этого члены. Для руководства им изданы утвержденные 10 февр. 1869 г. особые правила о наделе припущенников в башкирских вотчинных землях (приложение к ст. 15 Положения о Б.). Тогда-то началась "эпопея хищений" башкирских земель, которые заставили правительство назначить в 1881 г. сенаторскую ревизию в Уфимскую и Оренбургскую губернии, а затем и принять меры к искоренению зла. Чтобы выяснить характер и механизм этих хищений, необходимо остановиться на современном поземельном устройстве Б. по правилам 1869 г. На основании этих правил все дачи, принадлежащие обществам башкир-вотчинников, разделены на многоземельные и малоземельные. К первым отнесены такие дачи, в которых за отчислением на каждую душу (по 7-й ревизии) вотчинников по 40 десятин может быть отрезано припущенникам по 30 дес. на каждую душу по той же ревизии. Дачи, не удовлетворяющие этим условиям, отнесены к малоземельным. Распределение земель между вотчинниками и припущенниками должно было производиться таким порядком: в многоземельных дачах прежде всего отрезалось по 40 дес. на душу вотчинников (по 8-й ревизии), и если по разделении общего количества отрезанных десятин на число душ по 10-й ревизии на каждую душу приходилось менее 15 дес., то прирезывалось недостающее до этого размера количество по числу душ 10-й ревизии. Потом припущенникам по числу душ, поселившихся до 1837 г., отрезалось по 30 дес. на душу, и из них 15 десятин поступали в надел, а 15 отчислялись в запас. Остающееся за приведенным расчетом количество земли поступает в собственность Б.-вотчинников, которые свои земли могут продавать, но с тем, чтобы и по продаже на каждую душу оставалось не менее 15 дес. удобной земли. В малоземельных дачах земля делилась, согласно указанному выше размеру, пропорционально между вотчинниками и припущенниками, причем если за наделом припущенников по 15 дес. на душу оставалась еще земля, то она поступала также в запас. Таким образом, помимо земли, поступавшей в надел, получились два разряда земель: 1) свободные вотчинные земли, которые Б.-вотчинники могли продавать на основании приговоров сельских сходов, и 2) земли запасные. Эти запасные земли поступали в распоряжение (но не в собственность) министерства государственных имуществ с тем, чтобы они употреблялись исключительно для наделения тех из припущенников, которые на обитаемых ими дачах (малоземельных) не могут быть наделены количеством земли в указанном выше размере и пожелают переселиться на запасные участки (таковым переселенцам полагается даже пособие от казны). Таким образом, эти запасные земли составляют как бы собственность всего сословия припущенников и являются фондом для обеспечения их землей. Но фактически земли эти одно время получили другое назначение, не согласное с законом. Чтобы оживить Оренбургский край и усилить в нем русск. элемент, изданы были 5 июня 1871 г. правила для продажи казенных земель без торгов и на условиях крайне льготных тем из должностных лиц, которые пожелают водвориться в крае. Для этой цели из свободных казенных земель образуются участки трех видов — от 150 до 500 десятин, которые имеют быть продаваемы отставным чиновникам, а служащим — участки от 500 до 1000 и от 1000 до 2000 дес. Участки последнего размера предназначались лицам, более заслуженным и от водворения которых ожидалось в крае наиболее пользы. Но на самом деле продавались на этих условиях не одни только земли казенные, но и запасные башкирские, которые никогда не составляли собственности казны, и притом продавались не указанными в законе участками, а участками значительно больших размеров. Участки получали все без изъятия должностные лица края, начиная с губернаторов и кончая губернской повивальной бабкой, и кроме того лица, никакого отношения к краю не имевшие. Чтобы судить о выгодности этого рода операций, достаточно сказать, что банки выдавали под купленные у казны участки ссуды, в 10 раз превышавшие те суммы, за которые они приобретались у казны, да приобретались еще с рассрочкой платежа на 37 лет. В короткое время с 1876 г. по 1880 г. расхищены были этим путем все без изъятия запасные земли Оренбургской губ. в количестве свыше 18000 десятин и значительная часть запасных земель Уфимской губ. в количестве свыше 360000 дес. Столь сильные злоупотребления не могли не обратить на себя внимания высшего правительства, и 30 марта 1881 г. граф Игнатьев, немедленно по вступлении своем в управление министерством внутрен. дел, испросил по всеподданнейшему докладу приостановление правил 4 июня 1871 г. Одновременно с расхищением запасных земель, долженствующих служить к обеспечению припущенников, обезземеливались и Б.-вотчинники. У них земли по-прежнему покупались урочищами, благодаря чему сотни, тысячи и десятки тысяч десятин земли, лугов, строевого леса, лучших пристаней на реках Белой, Уфе, Симе, Инзери отходили в собственность приобретателей безданно-беспошлинно. Приобретатель торгует, напр., 5000 дес., описывая границы урочищами; башкиры, незнакомые с русск. десятиной, и продают 5000 дес. в указанных границах, а в купчей по обыкновению пишется "не оставляя ничего за собой", а между тем урочища эти обнимают не 5000, а 10000 дес. Благодаря этому десятина богатейшей земли обходилась приобретателю в 16 и даже в 8 коп., и таких десятин в 10-летие с 1869 по 1878 г. продано в Уфимской и Оренбургской (отчасти и в Самарской) губ. свыше миллиона. Чтобы судить о том, как подобное расхищение должно было отразиться на экономическом благосостоянии Б., необходимо иметь в виду, что те 15 дес. душевого надела, которые обязательно оставались у Б. и которых достаточно для обеспечения русского крестьянина, не могут обеспечить Б., неспособного еще к сколько-нибудь интенсивной обработке земли. Конечно, это обезземеливание Б. путем якобы добровольных и сознательных сделок никогда не приняло бы таких обширных размеров, если бы ему не содействовали те самые чиновники, на которых лежала прямая обязанность охранять Б. и их интересы и которые по закону 1869 г. обязаны были следить за правильностью составления приговоров. Без их содействия никогда не могли бы совершаться и купчие крепости, которые часто сопровождались угрозами, вымогательствами и принуждениями к составлению фальшивых приговоров. Эти злоупотребления вызвали высочайшее повеление 9 мая 1878 г. о пересмотре оренбургским генерал-губернатором крепостных сделок с правом уничтожать те из них, которые будут признаны неправильными. Кроме того, закон 9 мая 1878 г. установил, что в Уфимской и Оренбургской губ. продажа башкирских земель допускается лишь в дачах, окончательно размежеванных с припущенниками. В то же время в виде опыта на 5 лет установлены были следующие правила: приговоры о продаже земли по-прежнему представляются в губернское по крестьянским делам присутствие, которое, убедившись в правильности их составления, назначает публичные торги; земля, поступающая на продажу с публичных торгов, разбивается на возможно дробные участки, из коих каждый назначается в продажу отдельно. Наконец, высочайше утвержденным 15 июня 1882 г. мнением государственного совета установлено, что свободные земли Б.-вотчинников могут быть продаваемы только в казну или крестьянским обществам по непосредственному соглашению продавцов с покупателями, без производства публичных торгов, но с соблюдением постановлений закона 9 мая 1878 г., определяющих условия, при которых Б.-вотчинники имеют право продавать свои земли, а равно порядок составления приговоров о таковых продажах и поверки этих приговоров через губернское по крестьянским делам присутствие, на которое возложено и наблюдение за точным исполнением этого закона.

В настоящее время собственно башкиры в числе 575000 живут между 50—57° сев. шир. и 70—82° вост. долг. в губерниях Оренбургской и Уфимской повсеместно и в уездах Бугульминском и Бузулукском Самарской губернии, Шадринском, Екатеринбургском, Красноуфимском, Пермском и Осинском Пермской губ. и Глазовском и Сарапульском Вятской губ. Между ними следует различать два типа. Один, более распространенный — это тип калмыцкого и монгольского характера, тип степного башкира с широким, плоским лицом, широким прямым или вдавленным у корня носом, выдающимся вперед подбородком, большой головой, среднего роста, — а другой, приближающийся по очертанию лица более к кавказскому типу, свойственный многим среднеазиатским народам, горбоносый, с длинным лицом, овальным выпуклым профилем, высокого роста — это тип лесного башкира гористой, лесистой местности, напр., на верховьях р. Белой. Этому различию в анатомическом типе соответствует и различие в складе характера степного и лесного Б.: последний более смел, вспыльчив, более гордого и независимого характера. Вообще же по очертанию лица Б. не представляют резкого отличия от татарского племени. Они смуглы, уши у них большие, оттопырившиеся, лоб узкий, прямой, волосы на голове густые, черноватые, и только редко можно встретить между ними лиц с русыми или рыжими волосами, — волосы на бороде и губах редкие, а на щеках (бакенбарды) у весьма многих и вовсе нет. Глаза у большинства Б. нельзя назвать узкими или малыми; глаза с узкой глазной расщелиной, равно как косые — с приподнятым наружным углом, как у калмыков, встречаются, но не часто, и у женщин чаще, чем у мужчин. Рост у степных Б. в среднем равен 166 см, следовательно, обыкновенный средний, но они значительно выше народов финского племени, напр., вотяков (162), вогулов (154). Размеры черепа очень значительны: горизонтальная окружность головы — это наиболее верное выражение величины черепа — равна 565 мм, длина черепа — 186 мм, а ширина — 152 мм. По строению черепа Б. относятся к категории так называемых брахицефалов (короткоголовых). Этой значительной степенью брахицефалии, а также преобладающим развитием в ширину, вертикально спускающимся затылком (по Бэру — это характеристический признак калмыцких черепов), весьма большой вместимостью (1820 куб. см.), сравнительно большими размерами башкирские черепа резко отличаются от финских (вогульских, черемисских) черепов, так что несмотря на некоторую незаконченность исследований в этом направлении, можно и на основании имеющихся уже данных сделать заключение о близости Б. с татарами. Б. худощавы, телосложения не очень крепкого, но тем не менее они довольно сильны и способны переносить большие труды и лишения. Организм их гораздо более закален против всех стихийных невзгод, нежели организм других инородцев и русских, привыкших к большим жизненным удобствам и, так сказать, более изнеженных. Б. не знают, что такое простуда или неудобоваримая пища. Если же между ними свирепствуют нередко эпидемические болезни (голодный тиф), если, напр., возвратная горячка 1865 г. унесла в некоторых селениях от 26 до 44 % всего населения, то это находит себе объяснение не в слабости их организма, а в нищете и крайне тяжелой жизненной обстановке вообще. Одно время утверждали, что между Б. сильно развит сифилис, и для противодействия ему в Оренбурге содержался даже специальный врачебный персонал, но врачи, путешествовавшие по Башкирии и интересовавшиеся этим вопросом, единогласно отвергают распространение этой болезни между Б. Вообще господствующих болезней между ними незаметно, и здоровье у Б. можно считать очень хорошим. Органы чувств у Б. развиты до замечательной тонкости. Ночью и днем они в состоянии различать предметы на недосягаемом для нас расстоянии, равно как уловить звуки, не долетающие до слуха европейца. Нравственные качества Б. характеризуются так: "они подозрительны, скрытны, легковерны, хитры, мстительны, склонны к воровству, лени, праздности, любят заводить тяжбы с соседями" ("Списки населенных мест Российск. имп. XXVIII. Оренб. губ.", Спб., 1871, стр. 87). Эта характеристика страдает излишней придирчивостью. Действительно, Б. подозрительны, скрытны, склонны к лени и праздности; все это легко объясняется их слабым гражданским развитием и отношениями к остальному населению: и прежде, и до сих пор башкир эксплуатировали со всех сторон, как неразумных детей. Но отнюдь нельзя сказать, чтобы они были мстительны и склонны к воровсту. Многие находили их до наивности добрыми, очень услужливыми, переносливыми в обидах и оскорблениях. Вообще же при несомненном юморе, отваге и юркости в движениях — это народ забитый и робкий, особенно в голодное зимнее время, и можно только удивляться, как быстро они под влиянием вынесенных ими разных невзгод утратили все черты свободного племени. При взгляде на нынешних Б. недавние сказания про их силу и воинственный дух кажутся почти невероятными. Через 100 с лишним лет нельзя узнать этого буйного и отважного народа. Полуголодные, едва перебивающиеся изо дня в день, забитые и запуганные Б. в настоящее время представляют только тень своего прежнего облика. Об умственных качествах Б. судить довольно трудно, потому что сфера их деятельности не такова, чтобы дать возможность проявиться этим качествам во всей их природной силе. На работе они хоть и не споры, но трудолюбивы, предусмотрительны, находчивы, а главное — аккуратны. Вообще, ум их отличается живостью и подвижностью, как и весь их характер; оттого они чувствуют большую склонность к такого рода занятиям, где требуется не одна механическая привычка и рутина, а разнообразие приемов и личное соображение. Образование у Б. чрезвычайно распространено, что заслуживает особенного внимания, если вспомнить бедственное экономическое положение этого народа. Разоренные, почти полудикие Б. оказываются грамотнее многих русских мужиков, так как большинство из них умеет читать и писать, но только по-татарски. Этим они обязаны мусульманскому духовенству, которое чрезвычайно ревностно относится к своему делу: нет мечети, где бы муллы не учили не только детей, но и взрослых. А мечетей у них, оказывается, гораздо больше, нежели у православных — церквей. Напр., в 11 губерниях Казанского учебного округа в 70-х годах один православный храм приходился на 1995 православных, тогда как одна мечеть — на 633 мусульманина. Кроме того, при наших церквах школа составляла до нового времени редкость, а у магометан она не только существует при каждой мечети, но, сверх того, множество школ устроено и отдельно от них. Но образование у Б. носит чисто религиозный характер, и татарские школы скорее приносили вред населению, чем пользу, фанатизируя народ и отвращая его от стремлений истинной цивилизации. Христианство же у Б. хоть и распространяется, но крайне медленно; крещеные между ними насчитываются лишь сотнями. В то же время замечается, что в последнее полустолетие Б. становятся рачительнее к мусульманству, особенно в селениях пригородных. Это указывает на энергическую деятельность их духовенства. Духовенство Б. подчинено оренбургскому муфтию, жительствующему в г. Уфе, и состоящему при нем духовному собранию. Духовные чины, называемые ахунами, муллами и азанчами, назначаются муфтием по испытании их в духовном собрании и утверждаются губернским правлением. Определенного жалования башкирское духовенство не получает, а средства к существованию доставляет ему плата за исполнение треб и обучение юношества.

Женщины у Б. по очертанию лица не отличаются от мужчин. Они малорослы и при весьма раннем наступлении половой зрелости малоплодовиты: средним числом за всю жизнь башкирка имеет 8,8 детей. Между ними встречаются и весьма миловидные. Вообще относительно красоты башкир существует предубеждение, а между тем выражение лица у них не только не безобразно, но нередко даже красиво. На женщинах у Б. лежит большая часть домашних работ; они портняжат, сапожничают, кожевничают и валяют войлоки. Замуж башкирки выходят очень рано, о соответствии между возрастом супругов заботятся мало. Дочь в семье составляет весьма доходную статью, так как при выходе замуж жених уплачивает отцу невесты калым (выкуп). До полной уплаты калыма невеста живет в доме своих родителей, где жених пользуется всеми правами мужа и по уплате всего калыма берет ее от родителей иногда с одним или двумя детьми. Как и у всех магометанских народов, у Б. допускается многоженство. В прежнее время достаточные Б. имели до 4 жен, а бедные по одной и по две. Но духовенство стремится к ограничению многоженства, так как оно ложится тяжелым бременем на бюджет семьи, а главное — порождает бесконечные тяжбы, весьма обременительные для духовного собрания. Поэтому муфтий Тархан Габул-Аалит Сулейманов (ум. 1864) издал строгие предписания о том, чтобы муллы не дозволяли магометанину брать вторую жену без удостоверения от общества о достаточности его средств к содержанию второй жены. Это распоряжение муфтия, основанное на Коране, привело к сильному ограничению многоженства и у достаточных Б. Вместо платежа калыма они заключают с отцами невест своих условие о том, что они не возьмут второй жены, и за это получают за невестой даже приданое.

Образ жизни Б., по официальным сведениям, кочевой или полукочевой. Это определение не точно. Все Б. имеют дома, живут в деревнях, пользуются определенными земельными наделами, на которых занимаются хлебопашеством или др. промыслами и ремеслами, и в этом отношении отличаются от крестьян или др. оседлых инородцев разве только степенью своего благосостояния. Одно, что могло бы дать повод к закреплению за Б. названия полукочевого племени, это обычай с наступлением весны переселяться на так называемые коши, т. е. в войлочные кибитки, которые они в виде лагеря разбивают на своих полях или лугах. В местах безлесных эти летние помещения делаются из деревянных решеток в 2 аршина вышиной, обтянутых кругом войлоком, а на них ставят другие сводом, вкладывая их наверху в деревянный круг, который не закрывается кошмою, а образует отверстие, служащее трубой для дыма от очага, вырытого посередине коша. Впрочем, такая войлочная палатка лишь достояние богатых, среднего же состояния люди живут в аласыках (род лубочного шалаша) или же в простых шалашах, сделанных из прутьев и покрытых кошмами. В местах же, изобилующих лесом, летние помещения состоят из деревянных избушек или берестяных шатров, остающихся всегда на одном и том же месте. Впрочем, эти летние переселения существуют даже не у всех Б., а много если у половины, именно там, где осталось еще очень много лугов и где эти луга расположены далеко от деревни, а у населения имеется еще скот. И в этом случае так назыв. перекочевка не служит проявлением прежних кочевых привычек, а просто обусловливается хозяйственными соображениями и удобствами. В многоземельных местностях не только Б., но и русск. крестьяне нередко переселяются на отдаленные поля и покосы и живут там с детьми и скотом по целым неделям в особо устроенных избушках. Это совершенно понятно, потому что крестьянину и Б. неудобно и невыгодно каждый день возвращаться в деревню с отдаленного поля, и с кочевым или полукочевым состоянием это ничего общего не имеет. Б., живя в своих летних палатках и избушках, занимаются сенокосом, гонкой дегтя и смолы, рубкой дров — смотря по местности. Здесь же, поблизости, у них пасется скот. Скот у Б. составляет их главное богатство, но бунты прошлого столетия и последовавшие за ними аграрные неурядицы совершенно их разорили, и в настоящее время у очень многих Б. не только нет табунов, которыми они некогда так славились, но нет даже и одной лошади, без которой не обходится в крае даже самый бедный крестьянин. Лошади же у Б. особой породы: они мелкого роста и некрасивой масти, но зато крепки и быстры; особенно хороши бывают у них иноходцы, с которыми не могут соперничать многие скакуны. Кроме лошадей и рогатого скота, у Б. водятся и верблюды, главным образом, у тех из них, которые живут по рекам Сакмаре, Деме, Белой, Исети и Узеню. Верблюды эти той же породы, что и у киргиз-кайсаков; шерсти они желто-бурой или белой; двугорбые и изредка одногорбые; последние превосходят первых по силе и крепости и ценятся дороже. Верблюдами Б. пользуются как для перевозки вьюков, так и для упряжи. Особого ухода башкирский скот не требует: не только летом, но и зимой он большей частью довольствуется подножным кормом, что называется тебеневкой; одни лишь верблюды доставляют своим хозяевам некоторые заботы, так как они с трудом переносят холод. Кроме скотоводства и лесных промыслов, к числу которых следует отнести и бортничество, Б. занимаются и земледелием. Даже отправляющиеся на кочевку обрабатывают ранней весной свои пашни. О способности Б. к земледелию свидетельствовал еще в прошлом столетии академик Лепехин. Деревни Б. по наружной архитектуре ничем не отличаются от русск. или татарск. деревень. Тип избы тот же самый, равно как и расположение улиц, но при всем том опытный глаз с первого же раза отличит башкирскую деревню от русской, даже если не брать во внимание мечеть. Дома Б. всюду носят отпечаток какой-то недоконченности или полуразрушения; в них не видно той хозяйственной уютности и заботливости, как в русск. домах. Это, с одной стороны, объясняется бедностью, плохим хозяйством, с другой — нерадивостью, отсутствием домовитости и той любви к своему жилищу, с которой обряжает его русский крестьянин. Внутреннее устройство домов тоже представляет некоторые особенности. Первое, что здесь бросается в глаза, — это устройство печи, или чувала, который напоминает собой камин с прямой трубой и огромным отверстием для дров. Эти чувалы весьма часто служат причиной гибели детей. При зимней стуже ребенок близко подходит к большому огню, платье на нем загорается, или же он просто падает в чувал. Меблировку же избы составляют нары, расположенные вокруг стен и покрытые войлоками; здесь у более зажиточных лежат перины и подушки. Если к этому присоединить один или несколько сундуков да самовар с чайным прибором, то получится все убранство зажиточной башкирской избы; у большинства же бедняков не только самовара, но вообще никакой домашней утвари нет. В чувале находится котел, где приготовляют пищу, тут же и стирают белье, если этим словом можно назвать грязные и дырявые тряпки. При употреблении пищи Б. не знает ни ножей, ни вилок, которые заменяются пальцами. При таком образе жизни нельзя, конечно, и думать о чистоплотности, тем более, что употребление мыла и бани к Б. до сих пор еще не привилось. Относительно башкирской пищи существует много всякого рода рассказов. Утверждают, напр., будто Б. едят сырое конское мясо, даже полусгнившую падаль, что они имеют обычай класть это мясо под седло, на спину лошади, и ездят на нем, чтобы таким образом сделать его удобосъедаемым. Все это чистый вымысел. Правда, пища Б. незатейлива, своеобразна, но это не пища дикаря. Они имеют даже свою национальную кухню, довольно разнообразную и, по их понятиям, очень вкусную. Главным питательным материалом у них служит конское и баранье мясо, затем молоко и его продукты и, наконец, разная крупа и мука. Из этих материалов у них приготовляются: чур-паря — маленькие пирожки с изрубленным мясом, сваренные в воде или масле; биш-бармак — вареное тесто с мясом; крут — засушенный творог, род сыра; коймак — топленое молоко со сметаной; катык — квашеное молоко; баламык — отвар мяса с натертым крутом и мукой; курмач — поджаренный ячмень с конопляным семенем и коровьим маслом; салма — отварное тесто, кусочками, с солью; юра — род ячменной похлебки с кислым молоком; более тонкое кушанье — плов — вареный рис, перемешанный с мелкими кусочками мяса и облитый маслом или молоком. Из напитков они приготовляют кумыс — кобылье заквашенное молоко, сохраняемое в кожаных бутылках (турсук), и айрян, для которого употребляется козье и коровье молоко; первый из этих напитков служит превосходным питательным средством и в то же время является напитком опьяняющим, второй же заменяет Б. квас. Надобно, однако же, заметить, что перечисленные национальные кушанья появляются на столе только у более зажиточных Б., следов., у очень немногих и очень редко; большинство их довольствуется крутом и салмой, а то и просто ячменной или ржаной болтушкой, которую из экономии употребляют в весьма умеренном количестве, лишь бы только чуть-чуть утолить голод. Кумыс же встречается лишь изредка, у самых богатых. Летом еще, при подножном корме скота, продовольствие идет порядочно; но с наступлением зимы большинство Б., равно как и их скот, начинает голодать. Под конец зимы они бродят в деревнях как тени, изнуренные, апатичные, с одной надеждой на близкое лето. В таком виде, с полумертвым скотом, они выезжают на коши при первом проблеске весны. Здесь они как бы просыпаются от летаргического сна, становятся веселее, подвижнее, вновь приобретают свойственную им юркость в движениях, юмор, отвагу; самый наружный вид их изменяется. — Обыденная одежда у Б. та же, что и у татар. Одежда мужчин довольно проста. На голове носят тюбетейку, остроконечную коническую шапку из войлока, отороченную мехом с загнутыми ушами кверху, или же повязывают ее разными шалями и платками; сверх рубашки и широких шаровар носят летом белого сукна кафтан татарского покроя или халат бухарской работы, зимой же — овчинный тулуп; богатые также носят суконные синие чекмени, род кафтана, воротник и полы которого обложены позументами. На поясе висит с правого бока колта, или сумка, с левого же два длинных мешочка, в один из которых вставляется ножик. На ногах носят сапоги, сшитые иногда из цветного сафьяна, или сорыки, похожие на чулки, сделанные из сукна, но пятка и вся ступня обиты кожей и легкой подошвой; надевают также и лапти, или пошки, сделанные из бересты и отличающиеся изяществом от лаптя русского мужика; плетутся же эти лапти совершенно своеобразно: их можно надевать по произволу на ту или другую ногу, но они непрочны. Волосы на голове мужчины бреют, а женщины заплетают в косы со шнурком, в конце которого прикреплены серебряные мелкие монеты. Аристократки чернят брови и зубы, красят ногти, употребляют белила и румяна. Замужние женщины на голове носят кажбов, род капора или чепца, состоящий весь из мелких кораллов и бисера, нанизанных на нитки и скрепленных вместе; кроме того, кажбов украшается мелкой звонкой монетой или металлическими бляхами. Щегольским же убором считается калябаш, шлемообразная чешуйчатая шапочка с длинным и широким хвостом, сплошь унизанным серебряными монетами. Но по дороговизне своей он ныне крайне редок; ценность его доходила до 1000 р. ассигн. В ушах женщины носят большие серьги, а на ногах — ичиги из цветной кожи или сафьяна и туфли на высоких каблуках без задников, а у бедных лапти, как и у мужчин. Поверх длинной холщовой или бязевой рубахи и штанов надевается зюлень, род кафтана, длинное шелковое или нанковое платье, летом без рукавов, зимой с рукавами; вокруг груди и воротника зюлень оторачивается цветными лоскутками и обвешивается мелкой монетой и металлическими бляхами (салтярь, или нагрудник). Зажиточные носят красные суконные халаты, полы которых, впрочем, у самых богатых обкладываются золотыми или серебряными позументами. Развлечениями у Б. служат: песни, пляски, борьба, стрельба в цель, наездничество и охота, главным образом соколиная. К этой охоте приучают соколов, ястребов и беркутов. Рассказывают, что с последними Б. выходят не только на птиц, но и на волков и медведей; рассвирепевшая птица, которую до того морили голодом, садится зверю на крестец и сильными ударами клюва разбивает ему череп или же выклевывает глаза. Песни у Б. плавного и заунывного тона; музыкальными инструментами служат чибизга, сделанная из ствола растений наподобие флейты, и кобыз — небольшой металлический кружок с приделанным в середине язычком, который держат в зубах и издают звуки при помощи языка и пальцев. Пляска Б. под такт песни и курайч (музыкантов) выражает робость и неволю (женщины), страсть и отчаяние. Из немногих национальных праздников особым уважением пользуется сабандая, который сохранился от времен язычества и справляется перед начатием пашни и отправлением на коши. При этом народ предается разным играм, пению, пляскам, а главное — пользуется случаем хорошо поесть.

Литература о Б. довольно обширна. Древнейшие сведения о них содержатся в соч. Ибн-Фоцлана, арабский текст которого с лат. переводом издан Френом в "Записках И. Академии Наук" (т. VIII, Спб., 1822). Затем, о Б. писали Эдриси (около середины XII в.), Якут (в начале XIII в.), Ибн-Саид (около середины XIII в.), Казвин (около того же времени), Демешки (в начале XIV в.) и др.; Д. И. Хвольсон, "Сказания о Хозарах, Буртасах, Славянах и Руссах Ибн-Даста" (Спб., 1869); Различные акты, до истории Б. относящиеся, напечатаны в "Актах Археографич. экспедиции", т. III (№ 82) и IV (№ 2, 262), в "Актах исторических" т. II (№ 113), III (№ 178), IV (№ 58, 89, 175, 201 и др.) и V (№ 6, 15, 19, 40 и др.), в "Дополнениях к актам историческим" т. 9—11, в "Пермских губ. ведом." 1870 г. № 40, 1868 г. № 12, 13 и 15, 1871 г. № 33—34), в "Тобольских губ. ведом." (1870 г. № 6—7, 1871 г. № 28—29), в "Оренбургский губ. ведом." (1865 г. № 8, 1865 г. № 33, 1870 г. № 47 и 93, 1871 г. № 21—22), в "Уфимских губ. вед." (1870 г. № 21); П. Кеппен, " Хронологический указатель материалов для истории инородцев Европ. России" (Спб., 1861); Историко-административные сведения о Б. народе, составленные по приказанию гр. П. И. Панина в 1775 г. ("Уфимские губ. ведом.", 1871 г. № 44—46, 48—49, 51—52 и 1872 г. № 1—4, 7, 9, 10, 13, 15 и 17; то же в "Памятной книжке Уфим. губ." на 1873 г., ч. 2, стр. 139); Вельяминов-Зернов, "Источники для изучения тарханства, пожалованного Б. русск. государями" ("Записки И. Академии наук", т. IV кн. II в приложении (Спб., 1864); П. И. Рычков, "Оренбургская история" (в "Ежемесячных сочинениях" Миллера 1759 г. доведена до 1750 г.); его же "Оренбургская топография" (Спб., 1792. оттиск из "Сочинений и переводов, к пользе и увеселению служащих", 1759 и 1762 г.); Лепехин, "Дневные записки путешествия по разным провинциям Российск. государства" (Спб., 1780); Falk (Фальк), "Beitr ä ge zur torographischen Kenntniss des russischen Reichs" (Спб., 1786, т. III, стр. 527); Георги, "Описание всех народов, обитающих в Российском гос." (Спб., 1799, ч. II, стр. 94); "Правила во исполнение Высоч. указа 10 апр. 1832 г., составленные на продажу и отдачу в кортому Б. вотчинных земель их" (без означения года, в листе, 4 л.); Иванин, "Описание закамских линий" ("Вестник И. Рус., Географич. общества", 1851 г., т. I); Фирсов, "Положение инородческого населения СВ России в Моск. государстве" ("Ученые записки Казанского университета", 1866 г.); его же, "Инородческое население прежнего Казанского царства в новой России до 1762 г. и колонизация Закамских земель в это время" (Каз., 1869); Ешевский, "Колонизация северо-вост. окраин России" ("Вестник Европы", 1866 г., т. I); Малов, "Статистические сведения о крещеных татарах Каз. и некоторых др. епархий в Волжском бассейне" ("Учен. Зап. Каз. унив.", 1866 г. и отдельно, Каз., 1866); Черемшанский, "Описание Оренбургской губернии" (Уфа, 1859, стр. 14); "Списки населенных мест Росс. империи" (см. описание тех губерний, в которых живут Б.); "Инструкция комиссии, выс. учрежденной для наделения землей вотчинников Б. и их припущенников" (Спб., 1863); "О правах Б. и их припущенников на землю. Отчет по Государственному совету за 1869 г." (Спб., 1870); Prichard (Причард), "Researches into the Physical History of Mankind" (3 изд., Лонд., 1841, т. III, стр. 324 и сл.; немец. перевод "Naturgeschichte des Menschengeschlechts", Лейпц., 1845, т. III, стр. 370); И. Казанцев, "Описание Б." (Спб., 1866); В. Флоринский, "Башкирия и башкиры" ("Вест. Европы", 1874 г. № 12 — лучшая работа по этнографии Б.); Н. Малиев, "Антропологический очерк Б. " ("Труды общ. естествоиспытателей при Каз. универс.", т. V, в V и отдельно, Каз., 1876); "Историческая записка о местности прежней Уфимской провинции, где был центр древней Башкирии" (Спб., 1867 — отзыв об этой брошюре см. в "Сборнике статей, касающихся Пермской губ.", Пермь, 1882; там же и др. материалы по истории Б.; "Колонизация Башкирских земель" "Оренбургский Листок", 1876 г., № 30—32); В. Новиков, "Очерк колонизации Башкирских земель" ("Историческая библиотека", 1878 г., № 12): "Записки Ив. Ив. Неплюева, изд. Л. Н. Майковым" ("Русск. архив", 1871 г., № 4—5); К. Н. Бестужев-Рюмин, "В. Н. Татищев" ("Древняя и Новая Россия, 1875 г., № 2, стр. 126—133); Р. Игнатьев, "Ааракасал, лжехан Башкирии" ("Оренбург. Листок", 1880 г. № 7—17 и отдельно); А. Алекторов "История Оренбургского края" (2 изд., Оренб., 1883); В. Витевский, "И. И. Неплюев и Оренбургский край в прежнем его составе до 1758 г." (вып. I-II, Казань, 1889—90); К. Уйфальви, "Башкиры, мещеряки и тептери" ("Известия И. Рус. Географ. общ.", 1877 г., № 2, стр. 118); К. Уйфальви (Ujfalvy de Mez ö-Köresd), "Expedition scientifique franç aise en Russie, en Siberie et dans le Turkestan" (Пар., 1888); В. Миллер, "Систематическое описание коллекций Дашковского музея" (вып. I, М., 1887, стр. 85 и сл. — описание одежды); А. Богданов, "Описание башкирских черепов" ("Антропологическая выставка 1878 г." в "Известиях общ. любителей естествозн., антроп. и этнографии", т. XXXV, ч. I, М. 1880, 286 и сл.); "О продаже и уступке Башкирских и др. земель" ("Отечеств. записки", 1882 г. № 1, стр. 124—39); Н.Ремезов, "Очерки из жизни дикой Башкирии" (М., 1887; 2 изд. М., 1889 — ряд публицистических очерков, выясняющих современное состояние башкирского землевладения; первоначально печатались в "Казанском биржевом листке" и "Волжском Вестнике" за 1881—1884 гг.). Из газетных статей, посвященных вопросу о Башкирских землях, см. "Голос", 1880 г. № 288, 1881 г. № 103, "Новое время, 1882 г. № 2306 и "Судебная Газета", 1890 г., № 15), "Сборник башкирских песен в подлиннике, собр. Ив. Покровским, с перев. Батыршина" ("Записки Оренбург. отдела И. Рус. Географич. общ.", 1870 г., вып. I); "Башкирские легенды" ("Оренбургский листок", 1876 г., т. 24 и 31); Л. Лосьевский, "Башк. предание о луне" ("Известия моск. общ. естествоисп.", 1877 г., т. 28, кн. 4); "Musik, gesang und Tanz der Baschkiren und Kirgisen" ("Das Ausland", 1876 г., № 31); Мир Салих Бекчурин, "Начальное руководство к изуч. араб., перс. и татарского языков с наречиями бухарцев, башкир... с разговорами и прописями" (2 изд., Казань, 1 8 69); А.Старчевский, "Проводник-переводчик по окраинам России" (т. II), здесь впервые напечатаны русск. буквами до 1200 слов и до 300 разговоров.

[Энциклопедический Словарь ] | [Библиотека «Вехи»]