[Исторический
раздел] | [«Кавказская
война», т.1 -
Оглавление] | [Библиотека «Вѣхи»]
А.В. Потто
«Кавказская война»
(в 5-ти
томах)
Том 1.
От древнейших времён до
Ермолова
С Ираклием II, царем соединенных царств Кахетии и Картли,
наступает для Грузии новая эпоха, приведшая ее в конце концов к желаемому миру.
И теперь приходят персы и турки, и, как прежде, вторгаются лезгины, но Грузия
все больше и больше находит защиту со стороны России, пока наконец северный
колосс не взял всего дела в свои мощные руки и не вырвал древнюю христианскую
страну из-под тяжкого магометанского ига. То была эпоха подъема народного духа,
религиозного и нравственного возрождения, воскресших надежд, и Ираклий своим
личным доблестным характером был истинным выражением этой
эпохи.
Еще в те времена, когда он царевичем жил
при персидском дворе и был с Надир-шахом в походе на Индию, он поражал
восточного повелителя равнодушием, с которым смотрел на богатства сказочной
страны и на почести, которыми его окружали. Это был человек идеи; и шах, умевший
выбирать и ценить людей, дорожил советами Ираклия даже по важным военным делам и
охотно следовал им. Говорят, что мнения Ираклия пользовались большим уважением
даже у индийских жрецов, браминов и факиров и что некоторые изречения его
обратились в пословицы. Как воин, Ираклий был поистине царственным рыцарем,
народным идеалом царя и полководца. Вот каким рисуют его предания. Когда он был
еще только царем кахетинским, в 1752 году, значительная персидская армия
появилась в Грузии с целью отомстить ей за поражение персов, случившееся в том
же году под Эриванью. Грузин было всего три тысячи человек, и многие советовали
отступить, но Ираклий не согласился. "Теперь уже поздно отступать, — сказал он
своим приближенным, — при первом шаге назад неприятель не оставит в живых ни
одного человека". К войску он обратился с простой и трогательной речью. "Не
думайте, — сказал он, — что я иду проливать кровь вашу для распространения моих
владений, для усиления моего могущества; иду защищать отечество и своих
подданных". Он приказал войскам идти за собой, но не начинать битвы, пока он не
сделает условного выстрела; после же выстрела грузины должны были дать общий
залп и броситься в сабли. Ираклий сел на лошадь и двинулся вперед, держа в одной
руке повод, а в другой ружье. В это время татары, составлявшие часть его войска,
стали отделяться, рассчитывая принять ту сторону, которая победит. Царь,
удрученный этим новым горем, сошел с коня и с горячей мольбой упал на землю
перед изображением креста. Тогда один из татарских вождей, подойдя к нему,
сказал: "Крест! Если есть в тебе сила, ты сделаешь сегодня передо мной
чудо".
Персияне между тем со всех сторон обложили
грузин, и один из персидских ханов, выехав вперед, громко крикнул: "Где царь
Ираклий?" — "Если ты ищешь царя, — ответил ему Ираклий, — то взгляни, он перед
тобой". Хан бросился на него с копьем в руке, но царь выстрелил, и перс упал
мертвый. Выстрел был принят за сигнал к нападению; грянул залп, и грузины
бросились на неприятеля так неожиданно, что обратили его в бегство. Победителям
достались двенадцать пушек, все знамена, тысяча верблюдов и весь лагерь.
Татарский вождь, ожидавший чуда и пораженный бегством персидской армии,
обратился в христианство. Таков был царственный рыцарь Ираклий, и имя его скоро
сделалось настолько славным и грозным, что к его покровительству стали прибегать
соседние властители.
Оставшись в 1762 году единым царем Кахетии
и Картли, Ираклий в первое время был поставлен в чрезвычайно благоприятные
условия. На престоле Персии был Керим-хан, дружественный Ираклию, и царь,
пользуясь этим обстоятельством, усмирил лезгин, обложил данью мятежного
ганжинского хана, покрыл страну укреплениями и много заботился о ее внутреннем
процветании. Так прошло восемь лет. Войны с турками имеретинского царя Соломона
I, вызвавшие известный поход
за Кавказ генерала Тотлебена, навлекли было на Грузию новое нашествие турок, но
скоро, в 1774 году, по условиям русско-турецкого мира Кахетия и Картли признаны
были независимыми, и султану пришлось отказаться от своих притязаний. Тогда он
прибег к известному средству — вооружить против Грузии лезгин, и Картли
периодически стала наводняться хищниками, доходившими до самого Тифлиса. В то же
время в Персии умер расположенный к Ираклию шах Керим-хан, и новый властитель
Ирана, Али-Мурат, потребовал от царя покорности. Тогда Ираклий, утомленный
войнами, решил отдать свое царство в подданство России, о чем, благодаря
проницательной деятельности светлейшего князя Потемкина, уже велись
переговоры.
Решаясь на присоединение Грузии,
Екатерина, конечно, не искала увеличения своего и без того обширного
государства; она руководствовалась великодушным желанием спасти несчастную
единоверную страну, столько страдавшую от иноземного магометанского владычества
и внутренних смут. Но впрочем есть и такое мнение, что, создавая по ту сторону
Кавказских гор сильное христианское государство и угрожая этим Турции, она имела
в виду осуществление приписываемой ей грандиозной политической программы —
выгнать турок из Европы и на развалинах Оттоманской Порты восстановить
Византийскую империю.
Прелиминарный акт присоединения Грузии
подписан был представителями обоих государств двадцать четвертого июля 1783 года
в Гори, древней столице Картлийского царства, а вслед за тем командовавший
кавказскими войсками граф Павел Сергеевич Потемкин отправил в Грузию два
батальона кавказских егерей [Кавказский егерский корпус состоял из четырех
батальонов: два оставлены были на Линии, а два — Горский, подполковника Мерлина,
и Белорусский, подполковника Квашнина-Самарина, -отправлены в Грузию.] и четыре
орудия, под общей командой полковника Бурнашева. Войска вступили в Тифлис
третьего ноября и были восторженно встречены огромными толпами народа. День был
ненастный, с холодным ветром и снежной вьюгой, и жители грузинской столицы
говорили: "Это русские принесли нам свою зиму..."
Появление русских войск в Грузии
переполошило всю Анатолию и Малую Азию; это было событие, в котором суеверные
мусульмане видели зловещий призрак близкого падения своего могущества. До какой
степени паника охватывала население всякий раз, когда оно узнавало о приближении
русских, можно судить по тому, что в это же самое лето все поморские жители
Трапезунда бежали вглубь страны от одного известия, что русский флот появился у
берегов Черного моря. Хотя впоследствии и оказалось, что это было стадо
плавающих птиц, но туземцы с трудом и неохотно возвращались в покинутые
селения.
Блистательные успехи русских в Крыму, на
Дунае, у подножия Балкан и Кавказа, и вот теперь движение русских войск в Грузию
— все это напоминало пылким сынам ислама о Гоге и Магоге, имеющим разрушить
благословенные мусульманские царства, и заставляло обращать взоры туда, за эту
белую стену Кавказа, за которой начинался для южного человека уже мир
призраков... "Малаллах! — восклицали мусульмане. -Должно быть, и в самом деле
удивительная сторона, этот загадочный Север!"
А между тем, как весь азиатский мир
тревожно волновался в предвидении важных событий, в Тифлисе ожидали только
прибытия полковника Тамары, назначенного полномочным министром при дворе
Ираклия, чтобы обнародовать государственный акт, по которому Грузия становилась
на вечные времена под защиту и покровительство России. Знаменательное событие
это совершилось двадцать четвертого января 1784 года.
Накануне все царские регалии, присланные
Екатериной и украшенные соединенными гербами России и Грузии, были перенесены с
церемонией во дворец, где Ираклий встретил их с подобающими почестями. Стоя у
ступеней своего трона, окруженный царевичами, придворными чинами и знатным
духовенством, царь выслушал короткую приветственную речь русского посла и
собственноручно принял от него знаки царской инвеституры. Вручив государственное
знамя и меч двум представителям старейших княжеских фамилий, за которыми с
древнейших времен сохранялось право носить их за царями, Ираклий возложил
корону, скипетр и царскую мантию на особо приготовленные подушки, после чего
Тамара и передал царю императорскую грамоту. Принятие ее приветствовалось сто
одним выстрелом.
На следующий день царь и весь грузинский
народ должны были принести присягу на вечное подданство русской государыне. С
восходом солнца три залпа русской батареи, поставленной на площади, возвестили
начало церемонии, и улицы Тифлиса покрылись массами народа. В десять часов утра
Ираклий, предшествуемый регалиями, торжественно вступил в Сионский собор и,
войдя на приготовленный трон, возложил на себя царскую мантию. Придворные чины,
державшие остальные регалии, разместились по сторонам трона, а на ступенях и у
подножия его стали царские сыновья и внуки. Далее, по направлению к царским
дверям, поставлены были два небольшие столика, художественно отделанные слоновой
костью и золотой инкрустацией; на одном из них, покрытом золотым глазетом,
лежала ратифицированная грамота императрицы, а на другом, покрытом бархатом, —
ратификация Ираклия. Сам католикос Грузии совершал богослужение. При первом
возглашении имени русской императрицы загудели колокола во всех церквях Тифлиса,
а с батарей Метехского замка грянул пушечный залп, потрясший массивные стены
древнего собора. По окончании молебствия совершился обмен ратификациями, а затем
Ираклий, осененный государственным знаменем и имея по сторонам себя русских
полковников Тамару и Бурнашева, перед крестом и святым Евангелием произнес
присягу. Торжественный день завершился парадным обедом во дворце, на который
были приглашены все находящиеся в Тифлисе русские офицеры. Музыка и пушечные
выстрелы сопровождали пиршество [Тост за императрицу сопровождался сто одним
пушечным выстрелом, за царя Ираклия и за членов русского императорского дома —
пятьдесят одним, а за всех остальных членов грузинского царствующего дома и за
светлейшего князя Потемкина, как покровителя Грузии, — тридцать одним.]. Народ
ликовал на площадях и улицах, и в течение целого дня неумолкаемо гудел
колокольный звон, стреляли пушки, лилось рекой кахетинское, а вечером весь город
и окрестные горы были озарены роскошной иллюминацией.
И Турция, и Персия, конечно, не могли
оставаться равнодушными зрителями совершившихся событий. Не имея повода к
открытому вмешательству, они старались возжечь в Грузии внутренние смуты и
обратить ее в кровавую арену лезгинских нашествий. Последнего достигнуть было
нетрудно. Воинственные, не связанные никакими трактатами, лезгины охотно взялись
за оружие, и первой жертвой их нападения сделалось казахское селение
Черань.
Черань была расположена на высоком берегу
Ллазани, с которого окрестность видна, как на ладони; несмотря на то, беспечные
грузины допустили захватить себя в совершенном расплохе. Стоявшее грузинское
войско не подало помощи, и хищники в течение двух часов безнаказанно грабили
деревню, вырезали жителей, а оставшихся в живых около семидесяти человек увели в
плен.
Два русские батальона при общей панике,
конечно, были не в состоянии одни защищать всю страну, и необходимость улучшить
собственные боевые средства царства была очевидна. Потемкин, лично посетивший
Тифлис, даже угрожал Ираклию вывести русские войска обратно на Линию, если не
будет принято соответствующих мер, и Ираклий решился сформировать милицию, чтобы
наказать по крайней мере ближайшие к его границам лезгинские селения. Потемкин
вполне одобрил это намерение и, выезжая из Тифлиса в Георгиевск, оставил в
Грузии генерала Самойлова, поручив ему начальство над всей экспедицией. В состав
отряда, кроме грузинских войск, вошли оба егерские батальона с четырьмя
орудиями, эскадрон астраханских драгун и сто человек донских и уральских
казаков. Драгуны и казаки были назначены из конвоя Потемкина и по окончании
экспедиции должны были возвратиться на Линию.
Не ожидая сбора грузин, Самойлов выступил
в поход только с одними русскими войсками и четвертого октября был уже в
Казахах, куда только через три дня прибыл наконец Ираклий. Крайний беспорядок,
особенно в снабжении продовольствием, препятствовал тотчас открыть
наступательные действия, а между тем лезгины на глазах отряда продолжали
опустошать и грабить пограничные села, и жители тщетно взывали о помощи. Честь
русской армии не позволяла терпеть долее подобного положения дел, и Самойлов
энергично потребовал перехода в наступление. Но Ираклий медлил, выводя этим из
терпения русского генерала. "Большое несчастье, — писал по этому поводу
Самойлов, — что Ираклий сам принял начальство над своими войсками, а не прислал
сюда своих военачальников. Тех я бы принудил к действию, а к царю могу лишь
входить с представлениями. Он слушает советы, а поспешности не прибавляет ни
мало"...
Самойлов был прав, конечно, в своих
упреках Ираклию, но медлительность и осторожность царя объясняются горьким
опытом долголетних войн: Ираклий знал силу врагов и еще мало знал силу русскую.
Впрочем, и глубокая старость царя, понятно, должна была сказаться упадком
бывалой энергии.
Время уходило, и Самойлов стал опасаться,
что экспедиция совсем не состоится, так как благоприятное время было пропущено.
Наступала глубокая осень, прекрасная погода сменилась ненастьем, и в течение
четырех суток, не переставая, шел проливной дождь, размывший дороги до
невозможности везти по ним артиллерию. Вода в Алазани быстро прибывала, и можно
было ожидать, что переправы вброд скоро прекратятся.
В то самое время получено было известие,
что сильная партия лезгин возвращается из-под Генжи по эту сторону речки.
Опасаясь упустить и этот случай для наказания хищников, Самойлов не стал уже
ожидать Ираклия, а выступил из лагеря с одними русскими войсками, и
одиннадцатого октября 1784 года близ селения Муганды (на Алазани) настиг
лезгинскую партию. Чтобы отрезать неприятеля от переправы, русский отряд
направился наперерез усиленным маршем, но лезгины, вовремя заметя русских, пошли
на рысях и заняли прибрежный лес ранее Самойлова.
Решено было взять лес штурмом. Две
колонны, каждая по двести егерей, под общей командой подполковника принца
Гессен-Рейнсфельдского, быстро охватили лес с двух сторон и, поддерживаемые
своими батальонами, начали атаку. Артиллерия, занявшая позицию на левом фланге,
жестоко обстреливала лес, и своим огнем в значительной степени содействовала
успеху. Одна кавалерия по роду местности не могла принять участия в бою и потому
ограничилась только наблюдением за связью между колоннами и прикрытием флангов.
Между тем, еще при первых пушечных выстрелах подошло грузинское войско, но
Ираклий поставил его в общем резерве.
Лезгины, взобравшись на деревья, встретили
атакующие колонны сильным огнем, но после пятичасового упорного боя должны были
очистить опушку леса. Выбитые отсюда, они бросились в Куру, чтобы спасаться
вплавь, но попали здесь под картечь четырех русских орудий, страшно поражавшую
их в самой реке. Волны Алазани окрасились свежей кровью, и река буквально
запрудилась людскими и конскими трупами. Поражение было так сильно, что
неприятель оставил только в одном лесу двести тел, не успев, как того требовал
священный обычай, унести их с собой. Потеря со стороны русских была сравнительно
незначительна, но, к сожалению, один из главных виновников успеха, принц
Рейнсфельдский, получил смертельную рану и вскоре умер. Тело его погребено в
одной из тифлисских церквей. Это были первые жертвы и первая русская кровь,
пролитая за освобождение Грузии. Переночевав на поле сражения, Самойлов
двадцатого числа возвратился в Тифлис.
Победа, одержанная так успешно над
лезгинами, имела то важное следствие, что подорваны были вера в неукротимость
дикого племени и обаяние, которое производила их бешеная отвага. Обрадованный
победой, царь устроил в Тифлисе парадную встречу русским войскам и пригласил
Самойлова прямо в собор, где патриарх ожидал его для служения благодарственного
молебствия.
Глубокие снега, завалившие горные ущелья,
приостановили на время военные действия. Но с наступлением весны, в апреле 1785
года, новая значительная шайка лезгин и турок ворвалась в Картли. Она прошла
через Боржомское ущелье и, разорив несколько деревень, увела в плен более
шестисот человек грузин. В Сураме стоял в то время майор Сенненберг с частью
Белорусского батальона. Он взял с собой двести егерей при одном орудии и,
кинувшись в погоню, настиг лезгин верстах в семи от Сурама, на берегу Куры у
деревни Хощуры. Прижатые здесь к обрывистому берегу речки, лезгины и турки
напрасно старались проложить себе дорогу оружием. Егеря отбрасывали их, поражали
картечью, расстреливали залпами. Более четырех часов длился этот бой и кончился
неслыханным дотоле поражением хищников. Тысяча триста тел оставлено было ими на
поле сражения; остальные, бросаясь в Куру, тонули, и сотни трупов неслись по
быстрой речке до самого Тифлиса. Наибольшие потери пали на долю турок, из
которых двести человек были взяты только в плен. Победу торжествовало все
христианское Закавказье.
Военная репутация лезгин была подорвана.
Однако же они решились еще на одну попытку, чтобы восстановить свою померкшую
славу, и с этой целью снова ворвались в Картли. Тот же майор Сенненберг встретил
их опять на берегу Куры и двадцать восьмого мая выдержал жаркую схватку.
Грузинская конница, первой начавшая бой, была моментально сбита с поля сражения,
и лезгины, одушевленные успехом, стремительно ударили по русской пехоте.
Безумная отвага их превосходила все, что можно себе представить, но это были уже
последние вспышки дикой энергии, последние отблески грозной и кровавой славы,
некогда озарявшей лезгинские знамена. Встречая везде несокрушимую стену русских
штыков, неприятель дрогнул; смешался и обратился в бегство, оставив триста тел
на поле сражения.
"Опыты храбрости наших войск, — писал по
этому поводу Потемкин к Бурнашеву, — должны послужить в доказательство царю и
всем грузинам, сколь велико для них благополучие быть под щитом российского
воинства".
Успехи русского оружия в Кахетии и Картли
не сразу упрочили в Закавказье мир и безопасность, и грозные тучи уже снова
собирались над Грузией. В августе стали доходить со всех сторон тревожные слухи
о сборах на границах многочисленных врагов. В Ахалцихе собирались лезгины и
турки; из Дагестана надвигался Омар-хан аварский; внутри волновались татарские
дистанции, угрожая отложиться от Грузии. Лазутчики то и дело приносили тревожные
известия, советуя грузинам спасать свои семейства и имущество. Опасаясь более
всего вторжения аварского хана, располагавшего, как говорили, пятнадцатитысячной
армией, Ираклий считал свое положение безвыходным. Он уже не думал об обороне
границ, а приказал всем жителям собраться в четыре главные пункта, которые
только и намеревался отстаивать. Этими пунктами были: Тифлис, Гори, Телави и
Сигнах. Бурнашев сосредоточил в Тифлисе оба батальона и держал их в готовности
двинуть туда, куда обратится главный удар неприятеля.
Малочисленность войск, расположенных на
Кавказской линии, препятствовала подать оттуда какую-нибудь помощь Грузии, а
между тем положение ее крайне беспокоило Потемкина. С восстанием Чечни и Кабарды
сообщения с ней были прерваны, и находившиеся в Тифлисе русские батальоны
казались обреченными на жертву.
Наконец, после долгого ожидания,
шестнадцатого сентября 1784 года в Тифлисе получено было известие о появлении
аварского хана на Алазани. Бурнашев тотчас передвинулся с войсками в Сигнах и
предлагал Ираклию немедленно атаковать лезгин на переправе их через реку. Но
Ираклий не решился покинуть крепкую сигнахскую позицию. Тогда Омар-хан спокойно
перешел Алазань и, не обращая внимания на грузинское войско, запершееся в
крепости, стремительно пошел к Тифлису. Этот смелый маневр опрокинул все расчеты
Ираклия, и ему пришлось форсированным маршем спешить на защиту столицы. Но едва
Бурнашев подошел к авлабарскому мосту, как Омар переменил направление и кинулся
вглубь Картли, неся с собой смерть и опустошение. Паника, вызванная им, была так
велика, что грузинская конница не отважилась идти на разведки, а потому пришлось
нанимать охотников за большую плату, чтобы добыть необходимые сведения. Эти
охотники пробирались на горы, высматривали неприятеля издали, а потом,
дождавшись ночи, возвращались к царю окольными путями. Понятно, что подобные
люди могли доставлять только самые неверные сведения, и притом запоздалые, так
как неприятель, пока они пробирались от вражеского лагеря к грузинскому, мог
вдоль и поперек искрестить всю Грузию.
Наконец след неприятеля был найден.
Аварский хан подошел к границам Имеретии и обложил Вахань, замок князей
Абашидзе, нашедших средство известить об этом Ираклия. Русские батальоны
немедленно были двинуты по тому направлению, а вслед за ними с разных сторон
потянулось и царское войско. Когда Бурнашев дошел до Сурама, Омар все еще стоял
перед Ваханью. Не будучи в силах взять замок приступом, он дважды пытался
взорвать его, но без успеха. Тогда он предложил князю Абашидзе вступить в
переговоры, но едва последний прибыл в ханскую ставку, как был задержан и
объявлен пленным. Вероломный поступок Омара не ослабил, однако же, энергии
осажденных, которые продолжали защиту с прежним упорством. Русские войска были
уже в одном переходе, когда Ираклий вдруг получил известие, что замок сдался.
Оказалось, что храбрые защитники его принуждены были к тому видом жестоких мук,
которым лезгины ежедневно на глазах гарнизона подвергали старого князя. Не желая
видеть его мучений, ваханьцы отворили ворота и были наказаны за это самым
жестоким образом: лезгины вырезали все население, а замок превратили в
развалины. Падение Вахани так сильно поколебало решимость Ираклия, что план
экспедиции расстроился, и он отдал приказ отступить. А лезгины, между тем, тоже
оставили Картли и ушли, никем не преследуемые, оставив после себя страшные следы
опустошения.
Вся Грузия лежала в развалинах и
находилась в таком положении, в каком не была со времени разорения ее
шах-Аббасом. Горесть царя усиливалась еще постоянными упреками царицы Дарьи,
считавшей причиной новых бедствий Грузии вступление ее под покровительство
России, которая, по ее мнению, никогда не могла оказать стране действенную
помощь. Мнение царицы разделяли многие князья, и на Ираклия одного ложилась вся
подавляющая тяжесть неблагоприятных обстоятельств.
Между тем, события второй турецкой войны
сосредоточили все внимание России на берегах Дуная. Два батальона, оставленные в
Грузии, не могли принести существенной пользы в случае нового вторжения
неприятеля, а только сами легко могли пасть жертвой его. И так как усилить их
решительно было нечем, то полковнику Бурнашеву приказано было оставить Тифлис и
возвратиться на Линию. В то же время и все устроенные Потемкиным укрепления по
дороге в Грузию были уничтожены. Первая попытка России прочно утвердиться в
Грузии окончилась, таким образом, неудачей. Но она не могла быть ничем иным, как
предвестием близкого подчинения России всего Закавказья, которое скоро и
совершилось при императоре Павле. "Остается только сказать: слава Богу, —
говорит Фадеев в своих "Письмах с Кавказа", — что занятие совершилось именно в
царствование Павла. Если бы промедлили три или четыре года, — справедливо
замечает он, -то в первой половине царствования Александра, в период непрерывных
европейских войн, решавших участь более близких государственных интересов, нам
было бы, конечно, уже не до Кавказа, а с 1815 года всякое посягательство с нашей
стороны на этот край вызвало бы на свет кавказский вопрос в размерах вопроса уже
европейского".
[Исторический
раздел] | [«Кавказская
война», т.1 -
Оглавление] | [Библиотека «Вѣхи»]
© 2007, Библиотека «Вѣхи»